Александр Майер - Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881

Представлять вам, читатель, общество офицеров не буду, скажу только, что ребята всё славные.

- Ух жарко, - замечает совсем черный поручик с сильным восточным акцентом и вытирает лицо мохнатою рукой, похожею на лапу медведя.

- Ну, еще сегодня ничего, это тебе кажется от водки, - возражает сонный гардемарин флота, наливая, вопреки своим словам, полстакана какой-то мутной жидкости из бутылки с этикеткой "Столовое вино вдовы Попова". Кряк!.. - Стакан опрокинулся в горло, страшная гримаса - и огромный кусок хлеба исчезает в пасти достойного сына русского флота, хватившего по ошибке вместо водки чистого спирта.

- Ну и глотка, - глубокомысленно замечает сотник Таманского казачьего полка, курящий перед обедом, вопреки всем правилам приличия, свою люльку и выпуская клуб дыма прямо в рот подпоручика артиллерии, собирающегося проглотить кусок сыра.

Последний начинает кашлять, давится сыром, слезы градом льются. На помощь является командир охотников, молодой капитан, и могучим ударом кулака в шею спасает сонного артиллериста от позорной смерти задушения. Общий хохот, причем пострадавший вознаграждает себя за претерпенное мучение хорошим глотком коньяку.

- Господа, суп идет, - восклицает гардемарин, видя входящего денщика с миской и начинает приводить в порядок тарелку, смахивая ее чем-то похожим и на салфетку, и на носовой платок, и на полотенце, но более всего на грязную тряпку. Крошки хлеба летят в лицо тому же злосчастному артиллеристу. Последний в негодовании вскакивает и наступает на лапу большого пса, смирно лежащего под столом. Визг, лай; сделанный на живую руку стол наклоняется на одну сторону, падает одна из бутылок с драгоценной влагой, и содержимое выливается на красные кожаные туркестанские штаны коменданта.

- Ну, что вы расшалились, вот, ей-богу, малые ребята, - замечает добродушно комендант, вытирая пострадавшую часть костюма салфеткой.

Воцаряется спокойствие. Слышны только стук ложек, жеванье и неистовый шум, производимый мириадами мух. По временам энергичное восклицание кого-нибудь из сотрапезников, которому сразу упало в суп штук пять мух или, что еще неприятнее, одно из этих насекомых влетело в рот или ноздрю. Несмотря на жару, аппетит превосходный и тарелки с горячим, как кипяток, супом очищаются преисправно.

- Что на второе? - спрашивает хозяин у денщика, вытирая свои длинные русые усы.

Денщик, стоящий у дверей и с сосредоточенным видом вытирающий тарелки замасленным рукавом сюртука, глупо осклабляется и приятным тоном докладывает: "Бикштепс с рысом, ваше в-дие!" Является и это кушанье; но, Боже мой, читатель, что это за блюдо: объедение, да и только - черные обуглившиеся куски чего-то без подливки, прилипшие к крышке от кастрюли, и огромная миска круто сваренного риса. Но как это вкусно в походе! В мгновение ока все это исчезает в офицерских желудках - и является сладкое блюдо: плов с бараниной, изюмом и черносливом - и все это плавает в прогорклом масле. Это лучшее и любимое кушанье в Средней Азии представляет то удобство, что ни один денщик, он же и повар, не может испортить блюдо, так как хуже, чем оно есть, оно быть не может.

Офицерство сыто; закурены папиросы, трубки, люльки - все дышит и наслаждается кайфом. В это время за кибиткой слышатся странные звуки: пуф, пуф, пуф... Это денщик или ординарец раздувает самовар. Вот наконец и чай на столе, и неизменный клюквенный экстракт Мартенса, и коньяк, и даже - о роскошь! - английское печенье! Буквально сегодня пиршество. Несмотря на сорокаградусную температуру, любители чая выпивают стаканов по шести, по восьми; можно подумать, что находишься в обществе чревообъемистых московских купцов; оно, впрочем, и понятно - организм требует пополнения жидких веществ, теряемых в большом количестве через испарину при этой жаре.

После чаепития в обществе замечается сонливость. Шутки и остроты слышатся реже, не столь энергично уже отмахиваются от мух, и раздаются проклятия, посылаемые этому общему врагу. Гардемарин М-р деятельно занимается уничтожением крылатого противника, для чего насыпается на столе небольшая кучка мелкого сахара; мухи черной массой покрывают сахар, тогда на эту массу осторожно опрокидывается стакан дном вверх. Боже мой, что за содом происходит в стакане! Страдания несчастных крылатых пленников прекращаются после того, как под стакан осторожно просовываются две-три зажженные серные спички. Сера удушает мух, и они, одна за другой, падают бездыханными на сахар. Но и это занятие наконец надоедает нашему молодцу; изрекая глубокомысленно: так наказывается обжорство, он позевывая уходит. Через минуту слышится его сильный, грудной голос: "Хрящатый (фамилия матроса денщика), раздень меня!" И через пять минут из кибитки, где покоится молодой моряк, раздается храп; через несколько минут во многих местах слышится повторение этого храпа басом, дискантом или с присвистом: гарнизон укрепления Бендессен погрузился в послеобеденный сон.

Пользуясь этим общим сном, я расскажу читателю вкратце историю основания укрепления Бендессен и трагической кончины доктора Студитского, послужившую отчасти причиной к этому основанию.

Когда отряд проходил в половине июня из Ходжа-Калы в Бами, укрепления Бендессен еще не существовало. От Ходжа-Калы до Бами более сорока верст, и эти сорок верст обыкновенно составляли один переход. Уже тогда начальствующими лицами была создана необходимость устроить укрепление в Бендессене, которое, помимо важного стратегического пункта, лежащего на пересечении двух главных текинских дорог, должно было бы служить пунктом пастьбы лошадей как единственное место, изобилующее травой; но все-таки тогда Бендессен не был занят, вероятно, по причине малого размера отряда, дробить который Скобелев не мог.

В это время около Бендессена постоянно шлялись текинцы более или менее значительными партиями. Несколько джигитов, то есть мирных туркмен, находившихся у нас на службе и употреблявшихся для почтового сообщения по военной линии, были убиты и ограблены, так что стало трудно заставлять джигитов исполнять возлагаемую на них обязанность. Стали посылать джигита вместе с казаком.

В последних числах июня случилось, что джигит вернулся без казака и сообщил, что последний убит и ограблен текинцами, а что он сам спасся благодаря быстроте своей лошади. Явилось подозрение в правдивости его слов и причастности его к убийству казака. Доктор Студитский, состоявший в распоряжении генерал-адъютанта Скобелева, был им командирован для вскрытия трупа и определения, если окажется возможным, в каком направлении и на каком расстоянии последовал выстрел, убивший казака.

Студитский поехал с конвоем из двенадцати казаков; конвоем командовал урядник барон Л-н. До Бендессена этот маленький отряд добрался благополучно, но здесь, повернув в долину, увидел несколько текинцев. Покойный Студитский, человек пылко храбрый, немедленно порешил напасть на них, но намерение это не могло быть приведено в исполнение, так как появились текинцы в числе около 300 человек. Казаки спешились, взвели лошадей на пригорок и залегли за камнями; позиция была не из хороших, но выбирать не было времени, оставаться же на открытом месте было равносильно немедленной гибели. Текинцы смело подошли на очень близкую дистанцию и были встречены дружным залпом, что сразу убавило у них храбрости. Тогда началось баснословное дело - борьба 12 с 300.