Владимир Сыромятников - 100 рассказов о стыковке

За пару месяцев до моего прихода в ОКБ-1 произошло событие, давшее мощный импульс развитию дела Королёва. В начале февраля прошло уникальное испытание баллистической ракеты средней дальности Р-5М, с настоящей ядерной боеголовкой, запущенной с полигона Капустин Яр (что на левом берегу в низовьях Волги), а взорванной в Казахстане. За этот подвиг (а это — степень риска и меру ответственности — надо себе по–настоящему представить) Королёв получил первое звание Героя Социалистического Труда. После этого, в конце февраля, НИИ-88 впервые посетил Никита Сергеевич Хрущев — новый советский лидер. Похоже, здесь он тоже впервые осознал значение работ Королёва, в первую очередь — над МБР, причем Королёву удалось не только влюбить в себя Хрущева, хотя и ненадолго, но и получить санкцию на подготовку к первым космическим проектам, работа над которыми фактически началась.

Через четыре месяца после моего прихода на работу произошло событие, которое сильнейшим образом повлияло на развитие советской ракетной техники и на нашу судьбу — королёвское ОКБ-1 стало самостоятельной организацией. В моей трудовой книжке появилась запись: «Уволен из НИИ-88, с переводом в ОКБ-1», — а в паспорте был поставлен штамп — «Работник п/я 651». Вскоре мы по–настоящему почувствовали ветер перемен. Для Королёва и его дела эта самостоятельность стала началом нового этапа бурного развития. Ему подчинили наш опытный завод, а директора завода Р. А. Туркова назначили заместителем Королёва, который всегда придавал огромное значение производству и проводил много времени в цехах на разных этапах изготовления своих изделий, сначала ракетных, а потом и космических. Такому же подходу он воспитывал всех нас, своих подчиненных.

Вскоре после завоевания самостоятельности наше КБ стало расти, как говориться, не по дням, а по часам, многие отделы стали «почковаться». Уже в следующем, 1957 году, подразделения НИИ стали переезжать на другую территорию и освобождать нам рабочие помещения. Тогда Вильницкий выдвинул свою теорию «расширения вселенной»; хочешь продвинуться по службе, делай так: сначала проси жизненное пространство, хотя бы комнату, набирай работу и проси… людей, стало тесно, снова проси помещение. Вскоре мы действительно переехали в другое, самое старое здание, зеленого цвета, со шпилем, где раньше размещалась сама дирекция НИИ-88.

В 1958 году, совершенно неожиданно, Калашников, который к этому моменту поднялся до начальника отдела, предложил мне стать его заместителем. Этот сильный администратор умел подбирать людей, понимал их психологию, их сильные и слабые стороны, знал, как планировать работу и требовать ее выполнения. В технике он разбирался хуже. Его непосредственным начальником был Черток, часто игравший роль демпфера в непростых отношениях Калашникова с Королёвым, и особенно — с Мишиным. В нашем отделе он стремился поставить на ключевые посты способную молодежь, стараясь, правда, подобрать тех, кто соответствовал известной сталинской формулировке «простой советский человек». Между двумя слоями технократии Калашников чувствовал себя как рыба в воде. Чертока, который не любил черновой администраторской работы, такая ситуация тоже устраивала. Они сработались и действовали в тандеме больше 30–ти лет. Делая мне свое предложение, Калашников, видимо, хотел одним махом убить двух зайцев: избавиться от неугодного и опасного для него заместителя И. И. Зверева, которого ему навязало руководство, и сделать правой рукой молодого и способного технаря. Но я от предложения шефа не то чтобы отказался, а не воспринял серьезно, фактически — проигнорировал. Потребовалось еще лет десять, чтобы приобрести опыт, прежде всего жизненный, чтобы по–настоящему созреть, дорасти до этой должности. Интересно, как сложилась бы моя судьба, если бы по карьерным соображениям я пошел навстречу пожеланиям Калашникова и подстроился под него. Наверняка мне пришлось бы гораздо раньше расширить круг своей деятельности и попасть в поле зрения больших начальников. С другой стороны, администраторская работа могла помешать моему становлению как конструктора, как разработчика механизмов и систем.

Вскоре Калашников все же сплавил Зверева, предложив его кандидатуру на должность начальника вновь организованного приборного производства, а его замом стал Вильницкий.

Так я начал работать у Королёва.

В этот начальный период нашей работы мы, конечно, не могли знать, что нас ожидало впереди, уже в самое ближайшее время. Человечество находилось на пороге новой, космической эры. Совершенно новые проекты и выдающиеся события стали развиваться со сверхзвуковой скоростью. Как известно, у нас в России история так же непредсказуема, как и будущее. В то время мы, особенно молодые, почти ничего не знали о прошлом нашей техники, о ее развитии в 30–е, 40–е и даже в 50–е годы. Эта информация тоже находилась за железным занавесом. Мы узнавали свою историю постепенно, малыми квантами. Сначала это была только устная информация от старших товарищей. Однако они делились ею скупо, неохотно. Пережившим культ личности было хорошо известно о том, какую опасность таила лишняя информация и ее носители — информаторы.

Уже в конце 70–х, по инициативе парткома НПО «Энергия», ветеранам предложили написать воспоминания об основоположнике советской ракетной техники. Писали многие, от ближайших соратников до простых рабочих. Я тоже приложил руку к этому делу. Статья вошла в книгу «Академик С. П. Королёв. Ученый. Инженер. Человек», которая после долгих проволочек увидела свет лишь в 1987 году. За пять лет до выхода книги, к 75–летию нашего Главного, мою статью опубликовала газета «Социалистическая индустрия».

Сейчас я еще сильнее ощущаю значимость этой выдающейся личности. Выступая в Мадриде на конференции, посвященной 25–летнему юбилею первого полета человека на Луну, я сказал, что это событие произошло благодаря Сергею Королёву и Джону Кеннеди, находчивости, энергии и отваге первого — инженера и ученого, действовавшего в рамках тоталитарной коммунистической системы, часто на грани и за гранью смертельного риска, и амбиции второго, смело поднявшего нацию другой социальной системы на свершение, беспрецедентное по масштабу и технической сложности.

Смелость и скорость действий — особые качества Королёва. Чтобы преодолеть в полете первый существенный рубеж — скорость звука — потребовалась реактивная тяга, которая подняла человека к границам земной атмосферы. Чтобы летать еще выше и быстрее, потребовались ракеты. Еще один рубеж — орбитальная скорость, почти в 30 раз превышавшая скорость звука и вынесшая искусственный спутник за пределы земного тяготения. Еще немного, и межпланетный корабль окончательно разорвал земные узы. Скорость наших действий и даже мышления инерционны, они подчиняются своим «ньютоновским» законам. Королёв сумел преодолеть эту инерцию. Скорость, с которой он осуществлял свои проекты, поразительна и неповторима.