Юрий Безелянский - 99 имен Серебряного века

По совету жены Суворин перебрался в Воронеж, где сблизился с известным поэтом Иваном Никитиным и начал писать рассказы. Затем Суворин получил приглашение занять место секретаря в газете «Русская речь» и с большим сомнением в правильности своего решения переехал в Москву. Произошло это летом 1861 года. Любопытно, что Суворин поселился на Большой Садовой во флигеле, где до него жил Николай Лесков.

«Русская речь» стала трамплином в литературной деятельности Суворина. В Москве он подготовил три книжки по истории Смутного времени, о Ермаке и о боярине Матвееве; последняя была изъята из продажи, так как она «гасит в народе любовь к православию, верноподданические чувства и проповедует женскую эмансипацию». Три страшных греха!..

После закрытия «Русской речи» Суворин оказался в «С.-Петербургских ведомостях» у В.Ф. Корша, и, как язвил Боборыкин: «Корш завел себе воскресного забавника». Дело в том, что Суворин выступал в газете с воскресным фельетоном, и за 12 лет работы в «Петербургских ведомостях» их опубликовал более 400. Подписывал свои фельетоны Суворин псевдонимом «Незнакомец», но все знали, кто за ним скрывается. Еще более прославился Суворин, когда в 1866 году вышла его книга «Всякие: Очерки современной жизни», где содержалась некая апология Чернышевскому. Власть возмутилась и привлекла Суворина к суду, однако приговор оказался мягким: вместо двух месяцев ареста, которые ему первоначально грозили, автор «Всяких» был приговорен к трем неделям гауптвахты.

Далее поклонники и сторонники пера Суворина были удивлены тем, что тон суворинских фельетонов стал менее резким и более спокойным. Журналист Слепцов сразу всех оповестил, что Суворин превратился в Ивана Флюгарина, лакея и пуделя. «Крутой поворот к худшему в его положении совпал с кульминационным пунктом его славы» — так выразился по поводу кульбита Суворина другой журналист Арсеньев.

Критики вопили, а тем временем «караван» Суворина шел дальше и дальше. Встретив трудности в издании своих исторических книжек, Суворин решил завести собственное издательство, которое и было создано вместе со старым знакомым Владимиром Лихачевым. Поначалу официальными владельцами фирмы стали жены Суворина и Лихачева, но истинным ее руководителем был, конечно, Алексей Суворин. Издательство носило просветительский характер и имело ярко выраженную демократическую направленность. В связи с гибелью жены Суворина издательство прекратило свое существование. Но Суворин уже не мог жить без издательской деятельности и продолжил книгоиздательское дело. По объему тиражей и разнообразию выпускаемых книг издательство Суворина сравнимо было лишь с фирмой Ивана Сытина. За 40 лет издательство Суворина выпустило 1600 наименований книг общим тиражом 6,5 млн. экземпляров. Не все было, конечно, равноценно: бульварные романы как бы уравновешивались высокой классикой. Чего стоит хотя бы восьмитомное собрание сочинений Пушкина, изданное Сувориным в 1887 году и раскупленное буквально за один день.

Следует выделить и «Русский календарь» Алексея Суворина, который вышел в конце 1871 года и предназначался на 1872-й. «Календарь Ваш пользуется вполне заслуженным успехом и лежит у меня на столе постоянно», — писал Суворину Иван Аксаков. За первым календарем последовали другие и все с неизменным успехом у широкого круга читателей, что понятно: календари были насыщены разнообразной интересной информацией, в них чувствовалась профессиональная рука Суворина. Он действительно был профессионалом своего дела, например, добился, чтобы издаваемые им книги и газета продавалась на железных дорогах. Еще организовал театр — театр Суворина, или Петербургский Малый театр. Это был человек с капиталистической хваткой: чего хотел, того и добивался.

Особый разговор о газете «Новое время». Захудалое «Новое время» Суворин купил при посредничестве издателя Маврикия Вольфа, и в Касьянов день, 29 февраля 1876 года, вышел первый номер обновленной газеты, которая очень быстро превратилась в солидную общероссийскую газету, весьма информативную и критически настроенную, хотя так до конца и не могла понравиться либеральной оппозиции, от кадетов до большевиков. Как написал о «Новом времени» современный критик Михаил Золотоносов: «Ее роль Суворин отрегулировал очень тонко и — если учесть наличие чуткой, самой бдительной в мире цензуры — почти неправдоподобно: газета выражала мнение мыслящего меньшинства о действиях правительства и иной раз высказывала очень неприятную правду» («Московские новости», 19 октября 1999).

Разумеется, были в «Новом времени» и минусы: почти зоологический антисемитизм. Увы, этим грешил и сам Суворин. К евреям Суворин питал какую-то онтологическую неприязнь, впрочем, оголтелый антисемитизм «Союза русского народа» ему был чужд. В дневнике Суворина то и дело возникает эта еврейская нота, очевидно, Суворину не давала покоя финансовая изворотливость «сынов Израиля»: «Их ограничивают, потому что они наводнили бы учебные заведения… — отмечал Суворин в дневнике. — У нас деньги между прочим, у евреев — цель жизни».

Суворин мечтал выпустить собственный энциклопедический словарь и весьма ревниво относился к «Брокгаузу и Ефрону»: «Энциклопедия Дидро и Д’Аламбера — не то, что энциклопедический лексикон Брокгауза и Ефрона, дополненный плохонькими цифрами и тухлыми еврейчиками».

Как видите, и тут антисемитский приговор.

Суворин был широким человеком: есть за что ругать, но есть и за что хвалить. Создал целую империю. Стал первым в России магнатом прессы. Благосклонно относился к своим идейным противникам. «Суворин… был всегда и есть изрядный скот и мой враг, которого я терпеть не могу, — писал Владимир Стасов. — Но когда мне надо, чтобы масса русской публики… прочла бы то-то или то-то, я смело иду к Суворину и говорю ему: „Алексей Сергеевич, нельзя ли напечатать то-то и то-то в газете?“ Он берет статью из моих рук, надписывает на ней карандашом „набрать на завтра“ и в ту же секунду отправляет в типографию, не только не читая, но даже не заглянув на заглавие».

И, очевидно, неспроста с Сувориным дружили Достоевский, Чехов, Григорович, Плещеев, Репин, Крамской, Розанов. Прислушивались к мнению Суворина и Лев Толстой, и царский сановник граф Сергей Витте. «Он был всегда ясен, прост и в высшей степени натурален, — писал Василий Розанов после смерти Суворина. — Никогда не замечал в нем малейшей черты позы, рисовки, „занятости собою“ — черты почти всеобщие у журналистов».

Еще один характерный штрих. 22 февраля 1904 года Суворин записывает в дневнике: «Сегодня С.С. Татищев приходил ко мне от Плеве… „Государь полюбил вас, — говорил Татищев. — Он читает вас. Вы тронули его сердце. Императрицы тоже читают… Дело идет о том, чтобы наградить вас. Хотят вам дать Владимира на шею“. Я вскочил как ужаленный. „Как, мне орден? Да это значит убить меня, закрыть мне рот навсегда. Я откажусь от ордена, если мне его дадут…“»