Мири Яникова - Ивритская классика прошлого века. Десять поэтов серебряного века ивритской поэзии

Дизайнер обложки Мири Яникова

Редактор-составитель Мири Яникова

Переводчик Мири Яникова

© Мири Яникова, дизайн обложки, 2018

© Мири Яникова, перевод, 2018

ISBN 978-5-4474-0853-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда-то я бредила ими обеими. Обе родились в конце девятнадцатого века. Две лирические поэтессы, у обеих творчество очень личное, одной выпали на долю большие испытания, и она рано ушла из жизни. Обе писали о любви, но одна еще написала пронзительные стихи о Родине. А вторая, творчество которой было менее напористым и более мягким, в конце жизни описывала горе и потери. Одна жила в столице, а вторая – во второй, неофициальной, столице. Их звали… Нет, не Марина и Анна. Они носили другие, древние библейские имена – Лея и Рахель.

Когда-то я бредила ими так же, как лет за десять до того теми же Мариной и Анной. Но их, Рахель и Лею, я еще и попыталась вывести из их родной стихии и окунуть в другую. Я перевела их на русский язык. Тот, на котором, кстати, и та, и другая тоже могли писать – и писали.

Процесс перевода стихотворения с одного языка на другой я воспринимаю как магическое действие. Причем магии в нем больше, чем в процессе создания самого стихотворения. Автор получает текст Свыше. Для переводчика автор – посредник (пусть это и звучит парадоксально). Если ему не удается еще раз услышать ту же самую весть – и ту же самую музыку – что однажды уловил автор, то поэтического перевода не будет – будет пересказ, пусть и рифмованный. Хороший перевод обеспечивается мостом, построенным между Высшими мирами – и их отражением в двух душах, скитающихся внизу. Иными словами, переводчик может выразить автора только при посредничестве Небес, пройдя вверх и вниз по полной дуге этого моста.

Каждый из нас получает удовольствие, если ему случается так или иначе стать причастным к магическому действию. Магия притягивает. Холодок пробегает по спине в тот момент, когда ощущаешь, что автор когда-то уловил в этом месте то же самое, что сейчас слышишь ты, – и что тебе удалось точно «перевести» это его ощущение. Меня завораживает процесс перевода на русский язык равномерных рифмованных строк с аллитерациями. Рахель , которая сама тоже иногда писала на русском языке. Лея Гольдберг , упоминающая в своих стихах Есенина… Меня заколдовывают стихи, написанные на иврите силлабо-тоническим стилем. Мне кажется, что, переводя их на русский язык, я возвращаю их в родную стихию. Кстати, почти для всех ивритских поэтов начала двадцатого века, которых я переводила, русскоязычная среда не была чужой. Поэтому и срабатывало так легко волшебство «соавторства», – не только рифмы появлялись сами собой, но и ритм легко соблюдался, несмотря на очевидное на первый взгляд несоответствие среднего количества слогов, необходимых для того, чтобы вербально выразить одну и ту же мысль на русском и на иврите. Именно жесткость задания выявляла магию (которая, конечно, тут от слова магиа (ивр.) – «достигающий») переложения рифмы и ритма на другой язык.

И еще – Натан Альтерман . Поэт, улавливающий из высших миров настоящие гениальные строки. Но не ограничивающийся этим, вживающийся одновременно и в «низший» мир, создающий сочетание этих миров. Поэт-гений, поэт-публицист, поэт-куплетист. Да, все это вместе. Поэт-труженик. Тот, кто несколько раз буквально потрясал своих читателей, представляя им нечто на стыке всех своих талантов. Но, к счастью для меня, как переводчика, – это то, что тоже можно естественным образом одеть в оболочку русского перевода. То, что в него умещается, то, что в нем нормально укладывается…

***

Но почему же тогда я решила подступиться также и к неровным и часто не рифмованным строчками Ури Цви Гринберга ? Возможно, потому, что это для меня было вызовом. Да, и поэтому тоже. Но главное, конечно, не это. Ведь поэзия – это вовсе не только рифма и ритм, это еще и волшебство, песнь, весть от ангелов. Именно эту весть, и ничто иное, мы и переводим, облекая в заданную автором форму.

Но есть поэзия, исток которой – выше сферы обитания ангелов. Есть поэзия, которая является синонимом понятия «пророчество» и исходит из того уровня человеческой души, который соответствует в Высших мирах самому Первоисточнику. Поэтому и «форма» ее на первый взгляд «несовершенна» – там, откуда она пришла, отсутствует такое жесткое понятие формы, которое подразумевает подсчет количества слогов в строке. Невозможно представить себе, например, псалмы Давида, написанные силлабо-тоническим стилем. И при этом, трудно подобрать пример, более соответствующий самому понятию поэзии… Зато только с этого уровня можно спорить с Богом и требовать от Него ответа, что и делал Ури Цви Гринберг.

Собственно, настоящая поэзия и является всего лишь точным отчетом о беседах со Всевышним. Спускаясь и проходя через сгущающиеся нижние миры, эти «отчеты» обрастают формой. Вот здесь и приходится искать золотую середину – ибо, застряв, а иногда и завязнув, на уровне формы, послания Свыше теряют свое пророческое содержание. Но, не пройдя через эти уровни, они не смогут достичь адресата… В качестве примера полностью донесенного «донизу» содержания опять же хочется привести псалмы царя Давида.

***

Две части в этой книге посвящены двум классикам, стоявшим у основ новой возрожденной ивритской поэзии. Оба родились в середине семидесятых годов девятнадцатого века.

Они были разными. Прорыв, который они совершили – это была как бы атака сразу с двух разных сторон. Один из них родился в традиционной семье и в буквальном смысле слова вынужден был сбежать из ешивы, чтобы получить возможность писать и публиковать стихи. Второй воспитывался в светской русскоговорящей семье.

Я привела здесь три стихотворения Шауля Черниховского . Два из них написаны на одну и ту же тему – оба посвящены Эрец Исраэль. Первое создано еще до его репатриации, второе – уже в Тель-Авиве. Возможно, это самые трогательные тексты гениального поэта, с большим трудом в свое время буквально «прорвавшегося» в Святую Землю, где внешние обстоятельства долгое время были против него – он не мог найти заработок, и, уже будучи признанным классиком, был обречен на нищее существование.

Ему помогал Хаим Нахман Бялик. Да, я уже сказала, что они были разными. И при этом их связывала очень теплая дружба и полное взаимопонимание.

***

…Если бы я стала писать текст под названием «Мой Бялик», то сначала я рассказала бы о том, что для меня он начался с попавшей очень много лет назад в руки самиздатовской распечатки, с потрясения, заучивания наизусть, потом – взятия напрокат пишущей машинки, при помощи которой я сделала восемь тонюсеньких экземпляров под копирку и раздала самым любимым своим друзьям…