Мири Яникова - Ивритская классика прошлого века. Десять поэтов серебряного века ивритской поэзии

Классик ивритской поэзии Хаим Нахман Бялик представлен здесь одним стихотворением – «К птице» – и двумя поэмами о детстве. Оба перевода этих поэм были сделаны мною по заказу для учебника Открытого Университета Израиля. Почему я не переводила Бялика, своего любимого Бялика, сама, в больших количествах и по собственной инициативе, почему я не приступила к нему раньше, без всяких заказов? Потому что Бялик, как это ни парадоксально, пришел ко мне впервые на русском языке – в блестящих переводах Зеэва Жаботинского. Я не видела, что тут можно добавить.

Бялик – это, конечно, прежде всего «Сказание о погроме». Но и еще – потрясающая лирика. И еще – то, что было для меня лично самым важным – тоска еврейской души, тема забытой Традиции, плачущей Шхины. И тема Мессии…

***

И напоследок. Я включила сюда четыре совсем короткие части, содержащие всего по два-три стихотворения четырех поэтесс, которые, как мне кажется, обязательно должны быть представлены в книге под названием «Ивритская классика прошлого века». Конечно, для меня это пока что незаконченные «проекты», но никто не знает, когда они будут закончены, и будут ли когда-нибудь завершены вообще.

Во-первых, это касается Элишевы , совершенно особенного явления в ивритской поэзии. Ее звали Елизавета Ивановна Жиркова, и она приехала в Эрец Исраэль со своим еврейским мужем. Она писала чудесные стихи на иврите, которым увлеклась еще в юности. Ее поэтическая карьера началась очень громко, с выступлений на различных сценах в разных странах, а закончилась слишком резко… Ее судьба состояла из сильных перепадов, она слишком хорошо познакомилась в этой жизни с обычной несправедливостью…

Во-вторых, в книге есть переводы двух стихотворений Йохевед Бат-Мирьям , необычной и сильной поэтессы, творчество которой Рахель сопоставляла со своим собственным, а Натан Альтерман писал о ее первом сборнике так: «Как из внезапной и продолжительной бури поэзии, ты выходишь из этой книги…» Йохевед Бат-Мирьям, вне всякого сомнения, относится к числу тех, кто сформировал «серебряный век» ивритской поэзии.

В-третьих, я включила сюда два перевода стихотворений Тирцы Атар , дочери Натана Альтермана. Оба эти стихотворения имеют свою историю, которая едва ли не перекрывает значение их самих. Первое из них – это ответ на стихотворное обращение к ней ее отца, буквально построчный ответ на его полное волнения стихотворение. Второе, возможно, самая потрясающая на свете предсмертная записка… Она была очень талантлива, она была певицей, актрисой, поэтессой. Она была дочерью гения. Ей было очень непросто в этом мире…

И в-четвертых, здесь есть еще одна короткая часть – это три переведенных мною стихотворения Зельды . Почему всего три? Ведь она, безусловно, заслуживает большего… А потому что я пока еще не осуществила проект под названием «переводы Зельды». Я не знаю, возьмусь ли я за него когда-нибудь – это решит та невидимая сила, которая независимо от нашего сознания и желания ведет нас по жизни. Такие вещи планировать нельзя, можно только с этой силой сотрудничать. Когда мне нужно было вжиться в новое место моего физического обитания на этой земле – город Хайфу на горе Кармель, когда я примеривала Хайфу к себе и себя к Хайфе – я увидела случайно стихотворение Зельды «Невидимый Кармель». Оно заканчивалось именно так, как заканчивались все мои собственные безмолвные беседы с моим новым городом – тоской и отсылкой к Иерусалиму, к вершине, которую я искала на всех встреченных мною горах, и которой на них не было… Так что этот перевод, точнее, три этих перевода – это пока что просто едва начавшийся диалог, приветствие, которым, возможно, все и ограничится, а возможно, и нет…

***

Небольшое собрание переводов стихотворений каждого из представленных здесь поэтов я снабдила совсем кратким рассказом о нем. Я планирую постепенный выпуск серии биографий ивритских поэтов «серебряного века». Уже готовы к печати и вот-вот появятся в магазинах написанные мною биографии Хаима Нахмана Бялика, Рахели, Леи Гольдберг и Натана Альтермана.

Мои переводы всех представленных здесь поэтов в более полном объеме можно найти на сайте https://miryanik.wordpress.com/.

Хаим Нахман Бялик – классик ивритской литературы. Его перу принадлежит как любовная лирика, так и полные боли и силы строки о доле и судьбе еврейского народа. На его стихи написаны песни и романсы. Его творчество переведено более чем на тридцать языков. Он считается одним из создателей современного иврита.

Бялик родился в 1873 году на хуторе Рады возле Житомира, в семье лесника. С семилетнего возраста, после смерти отца, он жил в доме деда в Житомире, затем учился в Воложинской ешиве, откуда в семнадцать лет уехал в Одессу. После того, как в 1903 году была опубликована его поэма о кишиневском погроме, он стал национальным поэтом. В 1921 году он переехал в Берлин, а в 1924 поселился в Тель-Авиве, где сразу же его дом стал одним из центров культурной жизни. Умер Хаим Нахман Бялик в 1934 году в Вене, после неудачной операции.

***

Я хочу привести здесь кусок из «Автобиографических отрывков» Хаима Нахмана Бялика (в переводе, взятом из учебника Открытого Университета Израиля), который послужит прекрасной иллюстрацией и вступлением к двум поэмам о детстве, которые я включила в эту книгу:

«Понимаю, то, что я видел, не могло произойти в действительности. Но мы с моим сердцем знаем: все, что видели – видели воочию, и никогда сердце мое не сомневалось в этом.

Серебряная ночь. Я стою на улице у ворот нашего двора. Справа от меня – лес, слева – степь. Над головой небо, небо. А передо мной – невысокая горка с крутыми склонами, покрытыми зеленой травой, сверкающей тысячами капель росы в таинственном, призрачном лунном свете. Склон холма поднимается все выше и выше, пока не оканчивается маленьким белым домиком на вершине. Все дремлет, обмершее, застывшее, окутанное легкой вуалью серебристо-синей дымки. Как вдруг – две вереницы гномов, с чистыми детскими лицами, в черных одеждах идут по холму в сторону леса; и как будто песня – невыразимо сладостная песня, едва слышная, сокровенная, безмолвно льется в сердце. Льется от них – в мое сердце. В мое сердце. Потому что слышал я ее не слухом, а сердцем.

Они прошли своим путем, не обратив на меня внимания, а я глядел им вслед, пока они не скрылись из виду. Я помню, как, войдя домой, обнаружил, что потерял дар речи. Ухватившись за край материнского передника, я силился сказать «мама» и не мог. Слово «мама» застыло в моей гортани – и осталось там по сей день».