Иева Пожарская - Юрий Никулин

В фильм Андрей Тарковский пригласил прекрасных актеров, не побоявшись, что их известность и, как сейчас говорят, «актуальные лица» помешают зрителю погрузиться во времена рублевской Древней Руси. Актеры снимались без грима, без париков. Бороды, если это было необходимо, отращивали сами, как, например, Николай Сергеев, сыгравший старого Феофана Грека. Удивительный Анатолий Солоницын в роли Рублева… Исторический факт: Андрей Рублев дал обет молчания и долгие годы хранил молчание — не разговаривал и ничего не писал. Перед съемками сцен с Андреем-молчальником Тарковский для достоверности попросил Солоницына не разговаривать целый месяц. А Никулин? Почему режиссер не побоялся резко нарушить его привычное амплуа и дал комику играть страшный эпизод умирающего от вражеских пыток ключаря Патрикея? Роль Патрикея является едва ли не ключевой в философском стержне картины Андрея Тарковского. Почему же ее доверили играть именно Никулину?

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Вместе с ним (Тарковским) мы пошли в гримерный цех. Более часа примеряли мне различные бороды, усы, парики. Наконец я увидел себя в зеркале пожилым, обрюзгшим человеком с редкими волосиками на голове, с бороденкой, растущей кустиками. В костюмерной мне выдали черную шапочку, и получился я монах с печальными глазами, плюгавенький и забитый».

Два эпизода с Никулиным отсняли за четыре дня. Первый дался ему легко. На фоне совершенно белой стены храма мечется Патрикей, четкая черная фигура в рясе, и уговаривает мастеров скорее начать роспись стен. Вот как это прописано в сценарии фильма:

«Успенский собор во Владимире. Артель богомазов работает, грунтуют стены под будущие фрески. Вдруг появляется странный человек: нелепый вид, блуждающий взгляд, сгорбленная спина, размахивает руками, без конца поправляет шапочку на голове. Говорит как-то странно, почти бессвязно:

Патрикей: Где Андрей-то?

Фома (его играет Михаил Кононов): Нету.

Патрикей: Н-нету? Тут такое дело. Такое. Только… захожу я сейчас к архиерею нашему, захожу я сейчас, а там: шум, крик, гам такой. Архиерей в исподнем, красный весь архиерей бегает! Нету, говорит, моего терпения, нету! Всё! Это он про вас, всё про вас. Всё. Два целых месяца, говорит, два месяца уже как всё подготовлено, а ничего не готово! Не чешутся, говорит, бездельничают, сколько, говорит, денег запросили, а всё бездельничают и ничего не готово. А вы, правда, много запросили денег? А? А то давай, без Андрея начните! А? Давай без него. Вы начнете, а он уже потом. А?»

Всё, что говорит Патрикей, по существу очень серьезно. Но выглядит его суета вокруг мастеров смешно. В кадре какой-то дурачок, не умеющий и двух слов нормально связать. Жалкий, слабый, хрупкий, маленький, забитый человечек, сама заурядность…

Совсем другим предстает Патрикей во втором эпизоде — в «Пытке». Пытке предшествует страшная, чудовищная по жестокости бойня на улицах Владимира. Людей убивают мечами, копьями, стрелами, жгут огнем. Поджигают и грабят дома, насилуют женщин. Тараном разбивают тяжелые двери собора и режут людей, укрывшихся там. Тут же Андрей Рублев убивает топором человека, который несет на плече Дурочку — явно чтобы изнасиловать. Горит Успенский собор. «Ну что, князь, не жалко собора?» — ухмыляется татарский хан. Он же спрашивает князя-предателя, показывая на икону Рождества Христова: «Что это за баба лежит?» — «Это не баба, а Дева Мария», — отвечает князь. «А кто в ящике?» — опять интересуется хан. «Христос, сын ее». — «Так какая же она дева, если у нее сын? — смеется хан. — Хотя у вас, русских, еще не такое бывает…»

Кажется, всё — кончилась Святая Русь, лежит в крови, в грязи, враг попирает ее ногами. Более того, плюет в душу. И вот в этот самый момент находится человек, который перед Богом и людьми совершает великий духовный подвиг. Это — ключарь Патрикей. Из сценария: «Костер. В огне металлический крест. На деревянной скамейке лежит привязанный Патрикей. Палач, татарин и дружинник поднимают скамейку с Патрикеем и ставят ее к стенке. Подходит Малый князь. Палач подносит к лицу Патрикея горящий факел.

Патрикей (за кадром): А-а-а, больно! Ой, мама! Ой, мамочка, больно! Ой, горю! Ой-ой!.. Вот беда-то какая. Не знаю я, где золото. Не знаю. Наверно, украли всё. Наверно, ваши татары и украли. У вас ведь вор на воре…

Малый князь: Сказал?

Палач: Еще не говорит правду.

Малый князь: Что ж вы?

Патрикей: Погоди, погоди, что скажу. Посмотри, как русского, православного, невинного человека мучают. Ворюги. Посмотри, иуда, татарская морда!

Малый князь: Врешь ты, русский я.

Патрикей (за кадром): Признал я тебя — на брата похож, признал! Русь продал! Русь!.. Признал я тебя!.. А-а-а!

Патрикею забинтовывают голову, льют ему в рот кипящую смолу, потом привязывают тело к лошадиному хвосту и пускают коня вскачь. Но он так и не выдает своей тайны».

Новелла «Набег, 1408 год», в которой пытают Патрикея, — одна из кульминаций фильма. Чего здесь больше — ужаса или величия? Юрию Никулину удалось создать чрезвычайно сложный образ ключаря Патрикея: его нелепый, постоянно суетящийся и причитающий болтун-клоун вдруг оказывается в глубинном своем нутре истинным подвижником, хрупким телом, но сильным духом. Фактически Юрий Никулин, сыграв Патрикея, создал образ Руси — по Тарковскому, конечно, — нелепой, на вид иногда жалкой, но какая же скрытая мощь ее открывается внезапно, когда, казалось бы, уже дошло до края!

Когда снимали сцену пытки и актер, играющий татарина, подносил к лицу Никулина горящий факел, то огонь до его лица не дотягивался, но на экране создавалось полное впечатление, что Патрикею действительно жгут лицо. Снимали план по пояс, начали первый дубль. Горит факел, артист, играющий татарина, произносит свой текст, а Никулин громко кричит страшным голосом. Кричит громче. Еще громче. И еще громче! Кричит уже что есть силы! Все наблюдают за артистом с восхищением, и никто не видит, что с факела на его босые ноги капает горящая солярка. А привязан Никулин был накрепко, ни отодвинуться, ни убрать ногу он не мог, только и оставалось, что выпучивать глаза и орать во все горло. Когда боль стала уже невыносимой, Никулин стал выкрикивать в адрес «татарина» слова, которых не было в сценарии.

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Наконец съемку прекратили. Подходит ко мне Андрей Тарковский и говорит:

— Вы молодец! Вы так натурально кричали, а в глазах была такая настоящая боль. Просто молодец!

Я объяснил Тарковскому, почему так натурально кричал. Показал ему на свои ноги, а они все в пузырях от ожогов».

Кстати, об ожогах. Ожоги и язвы на теле Патрикея требовалось воспроизвести как можно натуральнее. Для этого кожу Юрия Владимировича покрыли специальным прозрачным составом, который быстро застывал. Эту застывшую пленку прорывали и в отверстия заливали раствор, имитирующий кровь. Гримировали более двух часов, смотреть на Никулина было страшно. После первого дня съемок, торопясь домой, он решил уехать со студии, не разгримировываясь. Приехал домой, разделся — а домашние чуть в обморок не упали!