Симона де Бовуар - Сила обстоятельств: Мемуары

Суббота, 27 сентября

Да, мне идет на пользу выбираться из своей раковины, в прошлом году я часто сожалела, что живу слишком замкнуто. Вчерашний вечер мне очень понравился. И не только потому, что я испытала маленькое личное удовлетворение на своей лекции в Сорбонне, на которую пришли шестьсот человек, так тепло встретивших меня; оказывается, я тоже «истинная демократка», более всего меня трогает именно подобного рода контакт, когда пользуешься коллективной симпатией.

Сегодня — работа; первая глава принимает определенные очертания. Вполне возможно, что через два года книга будет закончена.

Во вторник тираж «Воспоминаний» уходит от Галлимара. Я вспоминаю свою тревогу по поводу «Мандаринов» при мысли, что столько людей будет вчитываться в эту книгу, в которую я вложила столько своего, личного. На этот раз все по-другому, я выбрала нужную дистанцию; критики, читатели меня не смущают. Но я испытываю болезненное чувство — почти укоры совести, — думая обо всех тех, про кого рассказала и кто теперь станет сердиться на меня.

Прекрасная осень, теплая, золотистая, тенистая и солнечная; но во Франции всюду теперь начинаешь набивать себе шишки.

Последний разговор с водителем такси; он замечает, что в Париже в эту субботу полно народа — из-за голосования. «А как будут голосовать?» — спрашиваю я. «Яснее ясного, милая дама: за честность… Этот человек честен, а иначе, сами понимаете, партии заплевали бы его… Нет, диктатора я в нем не вижу. Да и потом, после-то мы будем избирать депутатов и сумеем сказать свое слово… Во всяком случае, надо что-то менять, хуже того, что было, быть не может… Надо верить».

Воскресенье, 28 Референдум.

Понедельник, 29 сентября

Ну вот! Мы познали вкус поражения, пожалуй, он горек. День выдался великолепный, легкий, золотистый, люди шли голосовать с улыбкой, и, несмотря на массовое участие в голосовании, на избирательных участках было почти пусто, наверняка из-за очень хорошей организации. Я голосовала утром, обедала у своей сестры, а потом проводила Сартра на улицу Мабийон; дежурный на избирательном участке с улыбкой сказал ему: «Утром приходили фотографы, спрашивали, в котором часу вы голосуете». Неспешно прогулявшись, мы сели в кафе возле бульвара Сен-Мишель: мы чувствовали себя опустошенными, потерянными. Особой тревоги мы не испытывали, похоже, все уже было решено, если судить по заявлениям и правительства, и коммунистов да и просто по соображениям здравого смысла. Мы встретили Буболя, он убежденно заявил: «Ах! Хорошее было время — оккупация!» — и пожаловался, что в кафе «Флора» теперь одни только педики. Потом мы работали и ужинали в «Палетт». Сартр все такой же усталый. Я вырвала у него обещание пойти к врачу. Ближе к полуночи пришел Ланз-манн, уже расстроенный, но не желавший этого показывать, потому что Сартр часто обвиняет его в пессимизме. Результаты голосования подавляли: более 80 процентов «за». Сартр отправился спать. А мы зашли в редакцию «Франс суар», где кипела работа. Вернулись мы мрачные и, как 13 мая, начали всех обзванивать. Я заплакала, не подумала бы, что это станет для меня таким ударом; и сегодня утром мне опять хочется плакать. Особенно ужасно быть против всей страны — своей собственной страны, уже чувствуешь себя в изгнании. Мы позвонили отцу Ланзманна, он сказал, что на Елисейских полях собрались все кагуляры, они ликуют. Их радость почти столь же тяжело выносить, как разочарование тех, кто разделяет наши взгляды. В Париже 77 процентов проголосовали «да». Многие, очень многие не знают, что делают, они как тот шофер: надо что-то менять, надо надеяться. Только это непоправимо; сколько пройдет лет, прежде чем они поймут, что надежда не там? И что тогда?

Всю ночь меня преследовали кошмары. Я чувствую себя разбитой.

Когда я купила «Франс суар», «Либерасьон» и развернула их на площади Данфер-Рошро, мне напомнило это войну, тогда, раскрыв газеты, я заливалась слезами, прочитав: «Немцы вошли в Бельгию». На этот раз я была подготовлена и все-таки ощутила почти такую же тоску. До чего мрачна «Либерасьон»! «Юманите», говорят, тоже, но ее уже раскупили. Я позвонила. Сартр не ожидал такого. У меня от боли щемило сердце.

А этот ужас, с каким люди относятся к парламенту! В своей статье Сартр указывает, что на депутатов смотрят как на «ленивцев», противодействующих осуществлению разного рода мятежей. Есть и другое. У людей сохранялось представление, что в палате депутатов сплошь франкмасонство, закулисная игра, взятки и что оттуда наносят удары исподтишка. Суть дела в том, что они не хотят, чтобы ими правили равные: они слишком плохо о них думают, ибо слишком плохо думают о самих себе и о своих ближайших соседях. Это так «по-человечески» — любить деньги и преследовать собственные интересы. Но если ты такой же человек, как другие, то не можешь управлять ими. Поэтому людям требуется нечто нечеловеческое, сверхчеловек, Великий Человек, который будет «честным», потому что он-то «выше этого».

Зловещее поражение, ибо это не только поражение какой-то партии, какой-то идеи, а отказ 80 процентов французов от всего, во что мы верили и чего хотели для Франции. Отказ от них самих, чудовищное коллективное самоубийство.

Среда, 1 октября

День, омраченный референдумом и болезнью Сартра, он меня беспокоит: у него болит голова и он не хочет идти к врачу раньше субботы. Меня преследуют кошмары, и я весь день не нахожу себе места.

Четверг, 2 октября

Мрачные дни. Чтение номера «Экспресс» удручает: примирение с поражением и отвлекающий маневр. «Обсерватёр» держится достойнее. Сартр обедал с Симоной Беррьо, я так признательна ей: она сумела напугать его, и он собирается идти к врачу, я — вместе с ним. Слабое утешение: она пригрозила ему параличом и инфарктом; вид у него страшно усталый, его мучают головокружения и непрестанные головные боли.

Обед в «Куполь» с Жизель Халими. Слово за слово она поведала мне о своей жизни. Ах, далеко еще не все в порядке в судьбе женщин… Она рассказывает мне о процессе в Филиппвилле: ни ее, ни ее коллег не пожелали принять ни в одном отеле; пришлось адвокатам города приютить их. Представитель государственной власти потребовал девять смертных приговоров, суд вынес четырнадцать, то есть против всех обвиняемых (случайно арестованных после мятежа, наверняка все невиновные), за исключением одного провокатора. Впрочем, решение было признано недействительным, и в ближайшие дни дело снова будет слушаться в Алжире.

Понедельник, 6 октября

Сартр был у врача. Ему немного лучше, хотя головные боли не проходят.

Шли такие дожди, что деревья на парижских улицах стоят зеленые. Можно подумать, что осень еще не наступила.