Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак

Мне с ним интересно, вдобавок он на все руки мастер — умеет из ничего сделать лагерный пиршественный стол. Чай у него вкусный, как вино!

18 апреля он состоял при "запасах": по указанию местного ГБ к нему на свидание явился знаменитый дядя из Главснаба. На встрече родственников присутствовал мощный, с головой барсука на толстых плечах майор ГБ Трясоумов. Щедрые восточные люди поставили в комнате свиданий совершенно запрещенный коньяк и невозможную закусь, которую бедный мордовский гебист не видел, наверно, глазами лет пять. Майор присел за стол, провел воспитательную беседу с Бабуром, как нужно жить в зоне, чтоб отсюда выйти досрочно, и — сделал ходку внутрь зоны с двумя сумками ташкентских продуктов. Запрятал их в нужном месте (к слову: такая ходка — вполне законная, в компетенции ГБ).

— А если еще ходку, начальник?

— Не наглей! — огрызнулся Трясоумов.

И теперь каждый наш праздник в зоне напоминает восточный пир! Однажды надзиратели застукали-таки нас за бабуровым угощением — как у них затвердели мышцы на щеках! На столе — колбаса!!! Надзиратели видели ее только в московских магазинах, когда кто-то из них ездил в столицу "отовариться"… Да, честолюбив наш лихой Бабурчик!

Кто еще, кроме него, за моим прощальным столом?

На "больничке" лежат Владимир Осипов, редактор русского "патриотического органа "Вече", американский десантник Юрий Храмцов, руководитель Украинской Хельсинкской группы Микола Руденко, британский инженер и "изменник — невозвращенец" Николай Будулак-Шарыгин. Остальной лагерный "верх" здесь. Сергей Солдатов и Борис Пэнсон, и несгибаемый боец Украинской повстанческой армии Петро Саранчук (12 лет каторги при Сталине и 8 лет особого режима при Брежневе) — к нам на строгий его перевели всего за полгода до окончания срока. Солдатов и Саранчук проводили в эти сутки очередную голодовку протеста, но по просьбе товарищей согласились посидеть за общим столом без еды, попить несладкого чая (это разрешено голодовочным уставом).

Среди ветеранов выделялись сроками (27–28 лет в зоне!) двое. Первый — пан Николай Кончаковский, мощный, кряжистый зэк, в прошлом один из сотрудников СБ ("Службы безпеки") УПА. В украинскую армию он вступил в 1939 году, после разгрома первой армии в его жизни — Польской. "Потом тягались с немцами, — рассказывал он, — наших двенадцать тысяч активистов ОУН посадили в Заксенхаузен…" Пришла Советская армия, и основной корпус УПА прорвался через Чехословакию на Запад. А партизаны, в их числе Кончаковский, воевали еще несколько лет. Пана Николая схватили в 1951 году. Приговор — смертная казнь. В камере смертников он спал… в гробу. Такие были у гебистов театральные придумки! Потом в тюрьме появился хромоногий еврей-адвокат, написал кассационную жалобу, и Кончаковскому заменили "вышку" 25-ю годами (примечание 1987 года: поразительно, но я встретил этого адвоката… в Израиле! Опознал по хромоте… — М. Х.). На тринадцатом году срока ему добавили два лагерных года — "за спекуляцию чаем". Чай в зону, действительно, подбрасывали двум бытовичкам. Попавшийся с поличным при передаче "вольняшка" назвал получателем Кончаковского… По чьей рекомендации? Главным доказательством преступления служило как раз отсутствие улик, т, е. то, что чая у Кончаковского вовсе не нашли. Раз нет чаю, значит — что? Правильно, успел продать. По спекулятивной цене. А в нашем пане под этакой медлительностью высверкивает взрывной темперамент Тараса Бульбы: он-таки плюнул в лицо лжесвидетелю на допросе. Срок соответственно увеличился с 25 до 27 лет! "Что я могу для тебя сделать! — не выдержал укора старика земляк-прокурор. — Мне приказали…" Свои 27 лет Кончаковский кончит через полгода после меня. Сидит он за моим столом, пьет за мое здоровье чай, и никому не ведомо, что вернется он в родную Рудню на Львовщине ("как Моисей, — напишет мне в ссылку Саранчук, — 40 лет шел на Родину"), и на 13-й день увезут его в больницу, а через 18 дней после освобождения станет он, как Мартин Лютер Кинг, "свободен, свободен, наконец-то свободен".

— Як жити пан Михаил, — спрашивает. — Бо в зони я чоловик вильный, а там може хто брехать на меня начнет… Где украинцу вильнее жити — в табори але в Украини?

Смеется, шутит, а, вижу, боится. Боится освобождения.

…На десять минут заскочил к столу с дежурства статный, величаво красивый пан Константин Скрипчук. Месяц назад у него кончились первые 25 лет срока, осталась добавка — еще четыре. Когда-то за рост, красоту и отвагу взяли гуцульского паренька в гвардию румынского короля! Потом он воевал в УПА, "был лихим пулеметчиком", как рассказывал мне тот же Саранчук, после ухода армии на Запад вернулся в село, женился, родилось трое детей (четвертая дочка родилась уже после ареста), крестьянствовал на земле, а в 1953-м году вспомнили и про него. Получил бандеровский мужской стандарт — 25 лет… Через три года Хрущев объявил амнистию: тех, кто воевал рядом со Скрипчуком и успел уже отсидеть 10 лет, их отпустили по домам, а его отправили добивать присужденный "четвертак" полностью — в Джезказганские рудники. Жена прислал туда письмо с просьбой — разрешить вторично выйти замуж, и он ей разрешил: "Где ж ей с четырьмя детьми ждать такой сумасшедший срок!", но я вижу — и сегодня, через 20 лет он унижен разводом до живой боли! Тогда и "принял веру" — вступил в Общину свидетелей Иеговы. Вопросов веры не касаюсь (не моя, как говорится, парафия), но по-человечески обращение — это более чем естественный акт: он получил братьев взамен утерянных… И заплатил по счету. В 1958 году ЦК КПСС сделал новый прыжок на верующих, а уж где удобнее творить процессы над "религиозниками", как не в зонах? С "оперданными" просто, и задержание не составляет труда, и оформление на срок элементарно. Обыскали. Нашли в тумбочке переписанную от руки статью из "Башни стражи" (органа иеговистов) и добавили к 25 годам еще четыре. Итого сроку у Скрипчука — 29 лет. Как "рецидивиста" его водворили в камеры "особого режима": это высосало даже и его железное здоровье. Почки… Все равно обязан "вкалывать" в кочегарке, однако как инвалид II группы получил право раз в год полечиться на "больничке".

Через три месяца, в ссылке я услышал западные радиоголоса. Например, как французская коммунистка Жанетта Вермерш на вопрос телекорреспондента о судьбах диссидентов ответила: "Но у них, в России, такие законы".

Проблема в том, что и советские законы в СССР не исполнялись. Судьба Скрипчука — тому живой пример. СССР подписал (и ратифицировал) Пакт о гражданских правах, согласно которому в Союзе считалась действующей такая элементарная норма: если после совершения правонарушения принят закон, по которому предусматривается меньшая норма наказания, чем раньше, то приговор пересматривается по новому закону. Логика простая и понятная — даже коммунистке: вот мы вдвоем совершили правонарушение, я попал в руки правосудия и получаю срок, скажем, десять лет (по моей статье 58–10), а мой подельник скрылся от правосудия и его достали только после 1958 года, когда за то же деяние (по статье 70-й) дают не более семи лет чистой зоны… Неужели подельнику положен приз в три года срока по сравнению со мной за то, что он скрывался от правосудия? А ведь в казусе тех же Кончаковского и Скрипчука (после 1958 года максимальный срок наказание в СССР считался 15 лет) разница достигала целых десяти лет!