Михаил Хейфец - Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы

Иисуса Христа не было. Никогда не было.

А что было? Мифология, фольклорный образ, сочинявшийся «евангелистами» (тоже вроде бы мифическими фигурами). По шаблонам древних бродячих сюжетов об умирающих и воскресающих идолах (Осирис, Адонис и пр.)

Моих современников по этой вот схеме выучили в школах, ВУЗах и аспирантурах.

Попытка любопытствующего отрока из ленинградской десятилетки сконструировать гипотезу, мол, какие-то эпизоды евангельского сюжета могли происходить и в реальной истории, подстрекнула учительницу истории на партийный отпор провокатору. Я будто бросил под ее урок идеологическую бомбу! Я-то честно не понимал, почему предположение об историчности образа Иисуса так пагубно для идеологии, в которую по-юношески вполне тогда верил… Вольные домыслы вроде не должны были повредить Вечному и Всепобеждающему Учению, а — вот поди ж… Я был представлен классу почти троцкистом! Но из-за чего «библейская критика» (а я уже успел узнать, что сочиняли ее не классики диалектического и исторического материализмов, а напротив, поносимые в наших книжках их оппоненты, субъективные идеалисты типа Бруно Бауэра или иудушки-ревизионисты, политические проститутки, вроде Карла Каутского — много лишнего мы тогда знали, как вижу сегодня задним числом!), так вот, почему эту «библейскую критику» нам положено воспринимать как Писание, вплавленное в единый священный слиток с нетленными томами Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина?..

Зимой 1964 года (мне 30 лет уже исполнилось!) «свершилось страшное»: приятель, доцент ЛГУ Вячеслав Зайцев (автор гипотезы «Космические пришельцы — пращуры современной цивилизации», если кто ее помнит), возвышаясь в полный рост, не смог удержать торжествующей улыбки (деталь запомнилась!). Он подарил мне переводную (с итальянского) книгу по истории религии: ее автор, либеральный еврокоммунист Донини, обмолвился одной фразой, мол, историческое бытие Христа у них, в компартии Италии, — слушайте, слушайте, слушайте! — считается теоретически допустимым. Какую революцию озвучило эта идея в питерской университетской публике! Значит, коммунистам, размышлять об историческом существовании Иисуса уже дозволено?!

…И — вопрос, к которому веду моих читателей с первой строки: почему тогдашнее наше начальство столь ретиво отвергало исторические свидетельства относительно живой фигуры Иисуса Христа? Дозволялось же нам признать земное бытие других пророков мировых религий — Будды, Мухаммеда, даже мексиканского Кельцалькоатля разрешали считать действовавшим в истории лицом. А вот Иисуса предписывали принимать как языческого идола, вроде, повторюсь, Осириса или Адониса…

Сегодня ответ видится мне таким: исторический Иисус казался столь неприятен начальникам, потому что — в отличие от Мухаммеда или Будды — был арестован по политическому обвинению. Он был осужден военным трибуналом. Приговор привели в исполнение немедленно. Персонаж такого, более чем современного для России сюжета, вернулся в историю, опозорив палачей, сметя с лица Земли империю, сверхдержаву, владычицу полумира. Вовсе не религиозные, мистические и эзотерические эпизоды Евангелий раздражали, по-моему, партийных идеологов. «Видений» хватало и у Мухаммеда, и у Будды! Нет, Бога для этих, по-своему вполне образованных и самоуверенных «Берлиозов» не существовало, Булгаков эту их духовную наглость уловил в воздухе эпохи… Они искренно веровали: «Человек может все! Долой, долой богов!» Но возможность не мистической, не Божественной (т. е. как бы для них и вовсе нереальной), но настоящей, земной, исторической победы — победы особо опасного государственного преступника, казнимого Властью оппонента, торжество Распятого над Силами земных тронов — вот этот исторический прецедент чудился им пугающим предупреждением. (Вырвалось в конце 80-х гг. у одного митрополита — а мы знаем, кто и по каким приоритетам отбирал священников в митрополиты! — вырвалось, когда его спросили на Западе, что чувствует иерей в дни начавшегося возрождения церкви: «Но было же сказано: „И Врата Адовы не одолеют ее“!»). Конечно, я могу ошибаться, но сегодня мне видится: «благая весть» об историческом торжестве Духа, Истины над властью, над деньгами, над мирской славой и всеми подобными благами, она подсознательно, непонятно для них самих, страшила начальников. «Аннушка уже пролила свое масло»?..

Говорите что угодно дурное про генсеков и идеологов, спорить не могу, но звериный инстинкт, но вот чутье опасности, истинной, хотя пока и невидимой, оно наличествовало у вышних лидеров КПСС!

Убедительность «библейской критики» в глазах интеллигентных молодых людей моего поколения (не только советских молодых людей, особо подчеркиваю) покоилась на ее неопровержимой научной логике. Напротив, версии, излагаемые в Евангелиях, смотрелись нами как романтическая легенда. Судьба и проповедь Иисуса не вписывались в «нормальную» житейскую модель, которую только и способно было усваивать сознание, душа идеологизированных обывателей XX века. В преданиях про евангельского персонажа все виделось не таким, как «положено быть в жизни», как то, что мыслилось нами единственно реальной субстанцией в реальной истории.

Наиболее уязвимыми казались вовсе не чудеса, совершавшиеся Иисусом, не мистические исцеления, как это может показаться сегодня. Чудеса находятся вне сферы анализа у личностей образованных, о них как бы не положено им размышлять. В толпе — напротив — чудеса вызывают преклонение, и после карнавала российских ведьм и астрологов, целителей и магов 80–90-х гг. вряд ли нужно это особо доказывать. Чудеса толкуются моими учеными коллегами (филологами, историками, да и философами тоже) по такому профессиональному штампу: это варианты либо неких фокусов, либо бродячие мировые схемы, фольклорные притчи и сказки. Фантазирующие сказители всюду и всегда сочиняют нечто вот «эдакое», чудесное, необъяснимое, евангелисты просто не явились из этого ряда исключением…

«Библейскими критиками» второй половины XIX-первой половины XX веков остроумно, с публицистическим смаком приводились в параллель к Евангелиям шумерские, вавилонские, египетские древние сюжеты… Мол, разные народы сочиняли примерно одно и то же, друг у друга заимствовали. Зато чисто исторические сюжеты, зато моральные сентенции евангельских притч — вот на них-то были направлены скальпели многих скептических умов, анализ «христологов» (вторую партию в этом оркестре исполняли массовики, «научные атеисты». Преподавалась тогда в наших вузах и техникумах дисциплина с таким небезинтересным названием).