Василий Трушкин - Лирика и эпос Константина Седых

Седых-поэт подготовил Седых-прозаика. Любовь к точному, поэтически свежему слову, яркость и живописность красок, выразительность художественного образа, колоритная и емкая деталь, глубокая эмоциональная насыщенность и покоряющий лиризм — все это пришло в его зрелую прозу из юношески непосредственных и задушевных стихов.

Роману «Даурия», любимому своему детищу, писатель отдал весь жар души и сердца. Работа над ним продолжалась пятнадцать лет. Воспоминания детства, бесчисленные встречи с участниками гражданской войны, горы книг и архивных материалов по истории революционного движения, каторги и ссылки — вот та атмосфера, в которой вызревал замысел художника. «В 1934 году у меня возникла мысль,— рассказывает писатель, — написать роман, посвященный событиям гражданской войны в Забайкалье. Два года я собирал материал для этого романа, беседовал с участниками гражданской войны, изучал историю забайкальского казачества, историю революционной борьбы в Сибири и на Дальнем Востоке, а также историю нерчинской каторги».

Опираясь на опыт советской литературы, создавшей немало правдивых и ярких книг о гражданской войне, наследуя традиции таких первоклассных мастеров художественного слова, как М. Шолохов, автор «Даурии» сумел сохранить свое индивидуальное творческое лицо, остаться глубоко оригинальным и своеобразным художником. Его роман превратился в красочную художественную летопись трудового казачества Забайкалья на протяжении нескольких десятилетий, насыщенных грозовыми событиями всемирно-исторического значения. Автор строит свое повествование так, что судьба его героев, история их частной жизни перерастает в историю народа на крутых поворотах революционной эпохи.

Эпический охват событий, мастерство жанровых сцен, выписанные уверенной рукою опытного мастера, полнозвучные картины природы, емкие, художественно и психологически точно вылепленные характеры сделали «Даурию» одним из любимых произведений советской литературы, популярным не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами.

В неторопливо-обстоятельном повествовании перед читателями «Даурии» развертываются сочно выписанные картины жизни в казачьем поселке Мунгаловский. Жизнь течет в нем размеренно и ровно, словно спокойная река на равнине. Нравы, быт, привычки, обычаи — все это давно отстоялось, вошло в устойчивые берега, подчинено писаным и неписаным законам. Люди живут, точно сообразуясь с календарем природы. Весна и осень, зима и лето сменяют друг друга, а с ними меняются и хозяйственные заботы мунгаловцев — пахота и уборка урожая, сенокосы и зимние масленичные игры. Плавный поток жизни вызывает и замедленность повествования о ней, обстоятельность и неторопливость рассказа ц первых частях эпопеи. Автор любовно выписывает сцены облавы на волков, молодежные игрища у какой-нибудь церковной ограды, где девушки, повязанные цветными гарусными платками, лихо отплясывают под гармонику кадриль, а чубатые парни, сидя на бревнах, щелкают каленые кедровые орехи. Столько же обстоятельно живописует художник обряды сватовства и свадебного пира, взятие снежного городка и катание парней и девок на санях в масленицу, ночевки в поле и поселковые сходки. В втой здоровой трудовой жизни, в постоянном общении с природой много от истинной поэзии, полнозвучной радости бытия. Ощущение щедро разлитой вокруг жизни с ее пьянящими запахами земли и трав вплоть до горьковатого привкуса полыни сразу захватывает вас с первых же страниц романа. Перед вами во всей жизненной непосредственности проходят десятки людских судеб, разыгрываются человеческие драмы, подспудно и открыто бушуют страсти, сталкиваются характеры. И тут же нещадно палит жаркое забайкальское солнце, звенят ручьи, и лентой вьется в тени нависщих над нею черемуховых кустов и верб речушка Драгоценка. Летом над поселком проносятся ливни и грозы, зимой лютует пятидесятиградусный сибирский мороз. Как будто все идет своим, раз навсегда заведенным ходом.

Но зоркий взгляд художника на этой внешне спокойной глади потока начинает различать воронки и водовороты, скрытые подводные течения. Богач Платон Волокитин безнаказанно распахивает залежь бедняка Никулы Лопатина. Когда же Семен Забережный, такой же бедняк, как Никула, в отместку решил запахать залежь купца Чепалова, ему, георгиевскому кавалеру, за самоуправство пришлось неделю отсидеть в «клоповнике» — станичной каталажке. Кулак Иннокентий Кустов обманывает бедняка Алексея Соколова, и тот не может найти на него никакой управы, пока не додумывается спалить усадьбу Кустовых. Так, за внешним спокойствием чувствуется нарастание еще скрытого от поверхностного взгляда глухого брожения в казачьем поселке. Это брожение, постепенно усиливаясь, вскоре приведет к взрыву, к открытому размежеванию классовых сил, едва лишь грянет революция.

Поставив в центре повествования жизнь трех поколений семьи Улыбиных, автор создал широкое полотно из жизни казачества Забайкалья. История улыбинской семьи по-своему в неповторимых человеческих характерах отразила, как отражается в капле воды солнце, судьбу всего трудового народа в революции. Все они — и родоначальник улыбинского рода Андрей Григорьевич, и его сыновья Северьян и Василий Андреевич, и, наконец, внук Роман разными, порой мучительными путями шли к постижению той большой правды, которую несла народу партия Ленина. Василий, сын Андрея Григорьевича, уважаемого человека и первого георгиевского кавалера в поселке, попадает на каторгу за связь с «политикой». В Мунгаловском богачи стали травить Улыбиных, как каторжников. И это обстоятельство впервые, может быть, заставило и старика Улыбина, и рассудительного Северьяна задуматься над такими вещами, о существовании которых они раньше, возможно, и не подозревали. И все-таки сложность и запутанность политической обстановки в годы гражданской войны была такова, что брат коммуниста и отец командира партизанского отряда Северьян становится дружинником в отряде Каргина и только в момент своей гибели от рук семеновских карателей он осознает всю нелепость и трагизм своих блужданий.

В «Даурии» прекрасно выписаны представители трудовой массы казачества. Это и Тимофей Косых, и Семен Забережный, и Никула Лопатин, этот вечный неудачник, неунывающий фантазер и хвастун нишка, батраки Алексей Соколов и Федот Муратов, и опять-таки те же Улыбины,

Весьма привлекательна живописная фигура Муратова. Вечный батрак и проказник, этот мунгаловский чудо-богатырь саженного роста не знал, куда девать свою силушку. Он растрачивал ее в попойках и шутовских проказах: мог одним увесистым кулачным ударом оглушить быка или же, играючи, протащить его по земле. По праздникам, подделав ключи, Федот воровал хозяйскую пшеницу, пил ханшин, играл в карты, обрезал хвосты у коней, на которых приезжали в Мунгаловский женихи из соседних станиц и поселков. С военной службы Федотка вернулся с твердым намерением пустить перо и пух из местных поселковых тузов. Но еще долго в штормовые годы гражданской войны будет бросать его из стороны в сторону. Побывает он и у анархистов, пока революционная волна не прибьет к одному берегу. По-человечески прекрасен подвиг Федота Муратова, когда он вместе с матросом Усковым хладнокровно берется сопровождать платформу с взрывчаткой, чтобы подорвать ею эшелоны противника на станции Мациевской.