Михаил Иовчук - Плеханов

Да здравствует революционная русская, да здравствует международная социал-демократия!» [48] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 368.

Юбилей Плеханова отмечался в ряде городов — Берне, Цюрихе, Париже. Особенно торжественно он был отпразднован в Женеве, в присутствии самого юбиляра. В большом зале Гандверка, вмещавшем более тысячи человек, состоялось собрание, на котором присутствовали, кроме русских революционеров и студентов, представители иностранных социалистических партий.

Выступавшие подчеркивали выдающуюся роль юбиляра в революционном рабочем движении России и других стран. Наконец слово предоставили Плеханову. Весь зал разразился долгими аплодисментами.

Но прежде чем привести речь Плеханова в этот, один из самых торжественных дней его жизни, уместно вспомнить, как описывал его внешность и манеру держаться слушавший его в это время Анатолий Васильевич Луначарский: «Те, которым доводилось видеть живого Плеханова, конечно, сохранили представление о доминирующей, на мой взгляд, черте его наружности или, вернее, его головы. Над красивым, несколько барским, нижним этажом высилось самое замечательное в наружности Плеханова: глаза и лоб. Глаза у Плеханова были необычайно красивы прежде всего. Большие, темные, выразительные, они сверкали каким-то необыкновенным огнем. Я редко когда после того видел такие светящиеся глаза… Эти умные, пристальные, исполненные интенсивной жизненности глаза смотрели из-под двух косматых черных бровей, также очень подвижных. Эти брови придавали Плеханову выражение некоторой суровости, как-то не допускали близости с ним. Казалось, что он всегда несколько насуплен, что он смотрит на вас немножко издали, несколько сверху, из-за какой-то завесы, сохраняющей расстояние. А над бровями возвышался мраморный лоб, высокий, широкий, чистый, необыкновенно красивой формы. Впечатление изящества и могущества — и притом именно духовного, в лучшем смысле этого слова, то есть относящегося к области интеллекта, — вот что исходило от Плеханова».

Итак, Плеханов стоял на трибуне и всматривался в притихший зал.

— Я принадлежу, — начал он, — к числу людей, которых много ругали в жизни. Лично я могу сказать об этих нападках то, что сказал Фома Брут: я знаю, что такое канчуки, но привычка, господа, — великая вещь, и я научился спокойно относиться к нападкам. Но сегодня я пришел на собрание, на котором меня не только не ругали, но так преувеличенно расхваливали, что я не знаю, куда и деться.

Сочувствие ближних необходимо каждому общественному деятелю, особенно сочувствие молодежи, так как всякому общественному деятелю приятно знать, что на его место встанут молодые товарищи, которые будут продолжать его дело, когда его уже не будет в живых. Но, начав за здравие, я не хочу кончить за упокой и прошу вас помнить, что (употребляя выражение Либкнехта), когда речь идет о революционере, мне не 45 лет, а дважды 22?.

На Казанской площади, кроме меня, были сотни, и наказание, которое постигло многих из них, было необычайно по тогдашнему времени… И так бывает всегда в России. Молодые русские революционеры должны всегда повторять слова: «печален будет мой конец». Это должен помнить всякий русский революционер, но у нас есть другое, высшее счастье. Чувство гордости, презрения к врагам доставляет высшее удовлетворение, превращает всякого человека в титана…

И когда люди вдохновляются такими идеями, то это уже составляет особое счастье.

Обычное настроение легального русского деятеля — это неудовлетворенность прожитой жизнью, но большинство русских революционеров скажут, что не жалеют о прожитом и о своей деятельности, и эта уверенность есть самая высшая награда. Исключения есть и среди нелегальных, но они только подтверждают правило: это слабые люди, не готовые к борьбе. За эту высшую награду русскому революционеру стоит платить годами заключения и ссылки (4—I, 64).

Далее Плеханов говорил о разногласиях среди социал-демократов. Он и здесь не упустил случая покритиковать «экономистов». Кончил Георгий Валентинович оптимистическим прогнозом:

— Против этих смут (имея в виду ревизионизм. — Авт.) единственное лекарство — усвоение теоретических основных идей социализма, и тогда легко будет разобраться в вопросе. Только наука поможет разобраться в этом. Но нельзя остановиться на одной науке, надо обратиться к жизни и к практике. Союз науки и рабочих сделает все и сотрет все препятствия, и русскому царю, может быть, не придется учиться астрологии, чтобы узнать час своей близкой гибели (4—I, 65).

После долгих аплодисментов Плеханову от имени собрания был подарен портфель. Он заметно был взволнован подарком и в ответ сказал:

— Могу уверить присутствующих, что этот портфель никогда не сделается портфелем министра.

И опять это был выпад против французских оппортунистов, лидер которых, Александр Мильеран, вошел в состав реакционного правительства.

После собрания долго не расходились по домам, ходили по чинным опустевшим улицам Женевы и шумно спорили о путях революции в России, о сроках ее свершения.

А на имя Плеханова продолжали поступать письма и телеграммы от товарищей с выражением признательности за тот вклад в развитие социал-демократического движения России и Западной Европы, который внес Георгий Валентинович.

Через несколько дней — 1 января 1902 года — вышел № 14 «Искры», в котором было помещено письмо Плеханова с благодарностью за приветствия.

Это было время наибольшего расцвета творческой личности Плеханова и признания его заслуг в среде русских революционеров. До этого периода группа «Освобождение труда» сначала в одиночку, а потом с небольшим числом своих сторонников боролась за распространение идей марксизма в России. Плеханов был известен своей прошлой революционно-народнической деятельностью в России, популярность его росла с каждой книжкой. Впоследствии, после II съезда РСДРП, Плеханов пользовался расположением то одной, то другой части РСДРП, а иногда обе части с различных позиций осуждали его за «особую позицию», которую он пытался занимать. Но период 1901–1903 годов был временем, когда, по словам Н. А. Семашко, «все уважали Плеханова, иные прямо боготворили; не только каждая фраза, но каждое вскользь брошенное замечание Плеханова почиталось многими незыблемым законом».

Однажды к Плехановым пришла Белочка Уриновская, которая вместе с братом приехала из Ростова-на-Дону. Девушке было всего 19 лет, но своим серьезным отношением к делу, изучением марксистской литературы она очень нравилась Георгию Валентиновичу.

Георгий Валентинович, я пришла за вами. Мы хотим, чтобы вы сфотографировались с нами на память, ведь скоро нам ехать в Россию.