Маша Гессен - Совершенная строгость. Григорий Перельман: гений и задача тысячелетия

Если Перельмана в этой истории с медалью Филдса оскорбило отчасти то, что награду, которой, как ему казалось, достоин он один, пришлось бы разделить с тремя другими математиками, то, отказавшись от медали, он отделил себя от остальных. И так же, как его отказ принять в 1996 году европейскую награду обидел Вершика, многие его коллеги теперь были оскорблены или по крайней мере озадачены поступком Перельмана.

Однако Громов, кажется, отлично его понял:

Когда он [Перельман] получил письмо от комитета с приглашением к разговору, он ответил, что не разговаривает с комитетами. И это абсолютно правильно! Есть вещи, которые можем принять, и есть вещи, которые мы принять не можем. Перельман выглядит исключительным на фоне конформизма, в целом характерного для математиков.

Но отчего не следует говорить с комитетами? — спросила я.

Никто не говорит с комитетами! — бросил Громов раздраженно. — Говорят с людьми! Как можно говорить с комитетом? Кто в этот комитет входит? Может быть, Ясир Арафат!

Но ведь они отправили ему список членов комитета, и он все равно отказался.

После такого начала он был прав, что не стал с ними разговаривать. Если система начинает действовать как машина, не надо иметь с ней дела. Я не говорю, что это поведение правильное. Но вполне мотивированное. Ничего странного в этом нет. Гораздо более странно то, что большинство математиков так себя не ведут. Они спокойно говорят с комитетами. Едут в Пекин и принимают награду из рук чейрмена Мао. Или короля Испании — это примерно то же самое.

А почему, — поинтересовалась я, — король Испании недостоин повесить медаль на шею Перельмана?

А кто это такие — короли? — Громов вышел из себя. — Такое же дерьмо, как и коммунисты! Почему король должен вручать премию математику? Кто это — король? Никто. С точки зрения математика он — ничтожество, как и Мао. Но только Мао пришел к власти как бандит, а второй получил ее от отца. Никакой разницы.

В отличие от этих людей, объяснил мне Громов, Перельман сделал нечто стоящее. После этого интервью я отправилась на прогулку по Парижу вместе с французским математиком Жаном-Мишелем Кантором, который переквалифицировался в историки науки. Я встретила его на конференции по математике и философии. Он являл собой типичного французского интеллектуала: невысокий человек с всклокоченными волосами, который после нашей прогулки мчался на заседание редколлегии высоколобого книжного обозрения. Большую часть нашей беседы он ругал Громова, который, по его словам, безучастно наблюдает за тем, как французская математика катится в пропасть: математические институты в погоне за грантами публикуют пустейшие брошюры, нагло требуя деньги, — это не имеет ничего общего с математическим дискурсом. Приглашенные профессора не стесняются спорить из-за жалованья и даже иногда строят планы исходя из предложенной им суммы. Где любовь к науке? Где готовность пожертвовать материальным благополучием ради математики?

В рассказе Кантора об "американизации" французской математики мне показалось очень важным то, что он по- прежнему находит идею ориентации науки на рынок, стремление к наживе, культивируемые в математическом истеблишменте, не очевидными и ожидаемыми, как в США, а возмутительными. В глазах такого человека — как и Громова, который остро реагирует на обвинения в том, что он превращается в комформиста-буржуа, — Перельман с его неуважением к деньгам и неприятием институтов кажется очень похожим на идеального математика в платоновском смысле.

Международный конгресс математиков прошел без Григория Перельмана. Джон Лотт представил презентацию (она прозвучала почти как панегирик), посвященную его карьере и судьбе доказательства.

Два часа спустя Ричард Гамильтон провел семинар по гипотезе Пуанкаре. Анонс этой дискуссии, вероятно, сочинил сам Гамильтон: текст представлял собой виртуозную попытку поделить вклад в доказательство гипотезы. Там говорилось, например, что программа была сформулирована Гамильтоном и Яу, в важной части осуществлена Перельманом, который "объявил о выполнении программы". Венцом же стала статья Цао и Чжу, которую Гамильтон назвал "полным объяснением" доказательства. Таким образом, подразумевалось, что Цао и Чжу на приоритет не претендуют, но на него не может претендовать и Перельман.

Тем не менее в дискуссиях на конгрессе Гамильтон, упоминая Перельмана и его работу, был неизменно любезен. Один из делегатов вспоминал, как Гамильтон заявил: сначала он не поверил Перельману, утверждавшему, что он решил проблемы, связанные с потоками Риччи, и завершил программу Гамильтона. Однако после внимательного изучения доказательства ему пришлось признать, что Перельман оказался прав. "Это было искреннее восхищение, — рассказывал Джефф Чигер. — Тем более что первой его реакцией было: "Этот человек, наверное, спятил".

К концу конгресса математическое сообщество согласилось с позицией большинства топологов: Григорию Перельману удалось полностью доказать гипотезу Пуанкаре. Теперь Институт Клэя мог начать отсчет времени до вручения "Премии тысячелетия". Идея о том, что доказательство гипотезы завершили Цао и Цжу, а не кто-либо другой, тихо сошла на нет следующей осенью, когда в математической среде начал циркулировать некий файл .pdf. Текст этого документа был разделен на две колонки. В левой приводились извлечения из заметок Кляйнера и Лотта, сделанных во время проверки первого препринта Перельмана и опубликованных в Сети в 2003 году. В правой колонке были даны выдержки из статьи Цао и Чжу. Во многих случаях совпадения оказались почти дословными. В перечне исправлений, опубликованном в "Азиатском математическом журнале", Цао и Чжу заявили, что забыли упомянуть о заимствованиях, сделанных ими тремя годами ранее.

В начале декабря Цао и Чжу опубликовали на сайте arXiv исправленную версию статьи. Теперь она называлась "Доказательство Гамильтоном и Перельманом гипотезы геометризации и гипотезы Пуанкаре" и в аннотации к статье больше не говорилось, что именно она представляет собой полное доказательство или "главное достижение". Напротив, авторы почти сокрушенно констатировали: "В данной статье дано полное и подробное изложение фундаментальных работ Гамильтона и недавнего прорыва Перельмана в исследованиях потоков Риччи и их применения к геометризации трехмерных многообразий. В частности, мы даем детальное описание полного доказательства гипотезы Пуанкаре, полученного в результате усилий Гамильтона и Перельмана".

После Международного конгресса математиков и статьи в "Нью-йоркере" в российских СМИ поднялась шумиха, которая задела Перельмана больнее всего.