Архимандрит Тихон (Шевкунов) - «Несвятые святые» и другие рассказы

— Вот еще одна история, — скажу я. — Один человек приезжает в Троице-Сергиеву лавру и выдает себя за иеродьякона, не будучи рукоположенным. Больше того, он дерзает служить литургию!

Здесь, конечно, все будут просто потрясены! А я снова продолжу, по-прежнему наблюдая за Августином:

— А вот еще история. Один человек приехал в горы, туда же, где и ты подвизался, отец Августин. И, узнав немало подробностей о жизни иноков, стал выдавать себя за горного монаха, чтобы замести следы своей прошлой жизни и попытаться получить документы на чужое имя. И, представьте, героем всех этих историй является один и тот же человек!

Кто-то обязательно воскликнет, скорее всего Олеся или Лена Чавчавадзе:

— Так кто же это?

А я обращусь к Августину:

— Отец Августин, как ты думаешь, кто же это? Здесь уж не выдать себя будет невозможно!

— Кто?.. — еле шевеля губами, переспросит Августин.

И тут я отвечу, как следователь Порфирий Петрович в «Преступлении и наказании» у моего любимого Достоевского:

— Как кто? Да это ты, отец Августин! Больше и некому!

Здесь уж, по его реакции, все сразу должно стать понятным, скрыть свои чувства будет просто невозможно!

До сбора приглашенных друзей оставалось два часа. Войдя в квартиру Вигилянских, я сразу предложил отцу Августину съездить со мной на такси в Издательский отдел за письмом к патриарху Илие. Тот с радостью согласился прокатиться на машине и заодно посмотреть издательство.

Тут мне пришла в голову мысль, что после разоблачения ему, возможно, удаться сбежать и он снова будет совершать преступления в Церкви. Поэтому я предложил:

— Отец Августин, давай сфотографируемся! И Олесе с Володей оставим фотографию на память.

Он, подумав, нехотя согласился. А я взял и зачем-то брякнул:

— Да и если милиция нас задержит, не надо будет пленку тратить — сразу снимемся в профиль и анфас.

Сказал и тут же пожалел об этом. Августин взглянул так недобро, что мне стало не по себе. Как мог, я перевел слова своего глупого тщеславия на шутку. К счастью, это удалось. Августин разрешил нам сфотографироваться с ним, хотя время от времени недоверчиво поглядывал на меня. Он явно начинал тревожиться.

Улучив минуту, пока он собирался, я отвел Володю на кухню и, закрыв за собой дверь, шепотом сказал:

— Августин, скорее всего, не тот человек, за которого себя выдает! Вполне возможно, он какой-то страшный преступник! Я не шучу. Мы с ним сейчас уедем, а ты срочно обыщи его вещи, вдруг там оружие или что-то такое.

Володя вытаращил на меня глаза и с минуту не мог произнести ни слова. Потом он открыл рот:

— Ты соображаешь, что говоришь?! Ты сумасшедший? Как ты вообще представляешь, чтобы я — и обыскивал чужие вещи?

— Слушай! — сказал я. — Брось свои интеллигентские заморочки! Все слишком серьезно. Речь может идти о жизни твоих детей.

Наконец Володя начал что-то понимать. Не говоря больше ни слова, я прихватил отца Августина и уехал с ним на такси в Издательский отдел.

По дороге мы о чем-то болтали, потом поели мороженого — я хотел дать Володе побольше времени. А когда вернулись, хозяин квартиры предстал перед нами белый как мел. Я быстрее поволок его на кухню, а Августину крикнул, чтобы он встречал гостей.

На кухне Володя еле прошептал:

— Там документы на имя какого-то Сергея (Володя назвал фамилию), крест напрестольный, деньги — две с половиной тысячи рублей, орден князя Владимира… Что вообще происходит?!

— Оружие есть? — спросил я.

— Оружия нет.

В прихожей раздался звонок. Это приехал игумен Димитрий из Троице-Сергиевой лавры. Мы слышали, как его встретил Августин и как они прошли в гостиную.

Но даже несмотря на новые находки, мне все равно до конца не верилось в реальность происходящего. Это было поразительно! Я поделился своими ощущениями с Володей. Он, который своими глазами только что видел и документы, и крупную сумму денег, тоже не в состоянии был поверить, что Августин не тот человек, за которого себя выдает. Приехали Зураб и Лена Чавчавадзе. Когда мы с Володей вошли в гостиную, все были в сборе. Детей мы отправили гулять.

— Ну и что ты нас собрал? — недовольно спросил игумен Димитрий. Ему пришлось ехать из лавры.

Я взглянул на отца Августина. И сразу понял: он обо всем догадался и все — на самом деле правда! И еще я понял, что если сейчас начну свою историю со следователем Порфирием Петровичем, то ситуация будет разворачиваться именно так, как я и намечал, вплоть до «Да это ты, отец Августин! Больше и некому!» С соответствующей реакцией и Августина, и остальных присутствующих. И вдруг мне стало его по-настоящему жалко. Хотя, признаться, было и еще одно чувство — торжество. Торжество охотника, который видит, что еще мгновение — и добыча у него в руках. Но это чувство было явно не христианским.

Поэтому я, отбросив все задуманное и так тщательно отрепетированное, обратился к нему с одним лишь словом:

— Сережа!

Он смертельно побледнел.

Что тут началось!.. Все вскочили на ноги, и все кричали:

— Какой Сережа?! Что тут происходит?! Вы, оба — немедленно всё объясните!!!

Только мы с ним сидели и молча смотрели друг на друга. Когда наконец все немного успокоились, я обратился к нему:

— Сегодня утром я вернулся из Омска. Там я получил последние, недостающие факты из твоей истории. Самое правильное, что я должен сейчас сделать, это набрать номер 02 — и через пять минут здесь будет милиция. Но все же мы даем тебе последний шанс. Ты видел, как искренно мы старались тебе помочь. Если ты сейчас расскажешь всю правду, — с самого начала и до конца — мы, может быть, решим снова тебе помочь. Но если ты солжешь хоть одним словом, я тут же снимаю трубку и звоню в милицию. Мне не надо объяснять, что в этом случае тебя ждет. Сейчас все зависит только от тебя.

Сергей молчал долго. Мои друзья тоже молчали и изумленно смотрели на него, своего любимого «горного монаха», «ангела-маугли»… А я с замиранием сердца в этой полной тишине ждал его решения.

Потом он сказал:

— Хорошо, я все расскажу. Но с одним условием: если вы гарантируете, что не сдадите меня в милицию.

— Гарантия у тебя, Сергей, теперь только одна — твоя абсолютная честность. Как только я увижу, что ты врешь, сюда приедет милиция.

Он опять надолго задумался. Видно было, что он лихорадочно высчитывает, можно ли ему как-то выкрутиться или хоть что-то выиграть. Наблюдать за этим было настолько неприятно, что улетучивались последние остатки жалости к нему.

— С чего начать? — наконец спросил он, вопросительно взглянув на меня.

В вопросе был явный подвох. Он хотел прощупать, что я действительно знаю.