Павел Сухотин - Бальзак

Пока он еще как будто не знает «преромантиков»: Мильвуа [72] Мильвуа Шарль Юбер (1782–1816). Французский поэт. Многие из его стихотворений, сантиментальных и в то же время суховатых, получили академические премии, в том числе «Смерть Ротру». , Фонтана [73] Фонтан Луи, маркиз де (1757–1821). Французский писатель и политический деятель. В 1779 издавал вместе с Шатобрианом реакционную газету «Меркюр де Франс». При Наполеоне — великий магистр университета. Стихи его отличаются искусственностью. , Андре Шенье [74] Шенье Андре Мари (1762–1794). Французский поэт, стихи которого получили известность только после его смерти. Они были изданы Латушем. Шенье считают первым романтиком во французской поэзии, хотя по приемам и по форме он еще в классических традициях. После Великой революции в 1792 г. Шенье занимался политической деятельностью, был членом революционного общества, затем выступал против якобинцев. В 1794, во время террора, он был арестован по подозрению в сношениях с роялистами и гильотинирован за двое суток до падения Робеспьера. Бальзак высоко ценил Шенье и внимательно изучал его. . Однако стихотворения последнего, изданные Латушем [75] Латуш Гиацинт Жозеф Александр Табо де (1785–1851). Французский писатель. в 1819 году и прочитанные Бальзаком несколько позже, произвели на него глубокое впечатление, о чем он рассказал в «Погибших мечтаниях». Из всего этого видно, чти Бальзак с улицы Ледигьер весь еще в XVIII веке.

Поэтому-то, когда он воспламенился намерением обрести славу писателя, то в выборе своей темы он останавливается на Кромвеле [76] Кромвель Оливер (1599–1658). Вождь английской революционной буржуазии, восставшей против короля Карла I. Сначала борьба велась парламентским путем, затем (1642) король выступил против парламента с дворянским войском, но был разбит и казнен. Кромвель был избран лордом-протектором Англии. После Великой французской революции фигура Кромвеля привлекла большое внимание писателей и ученых во Франции. О нем написали исследования многие историки, и три молодых писателя дебютировали пьесами, носившими его имя: Бальзак, Мериме и Гюго. В своей трагедии Бальзак изобразил Кромвеля в момент захвата власти, причем сделал из него честолюбца, а из Карла I — мученика. , то есть пишет то, что должен был бы писать молодой человек, мечтающий накануне Великой французской революции сравняться с каким-нибудь Мармонтелем [77] Мармонтель Жан Франсуа (1723–1799). Французский литератор, ученик Вольтера, автор многих произведений — поэтических, исторических и дидактических, в большинстве своем посредственного значения. . Пять месяцев он работает над планом «Кромвеля» и только в сентябре 1819 года приступает к его написанию.

Мадам Бальзак, посетившая сына на улице Ледигьер в начале декабря этого года, пишет о своих впечатлениях: «Если тот, на кого я больше всего рассчитывала, потерял в несколько лет большую часть своих сокровищ, которыми одарила его природа, то это потому, что меня не послушали — его изнежили удовольствиями, тогда как он должен был идти по трудному и утомительному пути, ведущему к успеху, выйти в люди и стать старшим письмоводителем… А ему ничего не нравилось, кроме названий театральных пьес, имен актеров и актрис… О, как была бы я несчастна, если бы могла в чем-нибудь упрекнуть того, от кого я ожидала столько будущих благ! Увы! Он уже достаточно наказан, и я должна помочь ему, как будто бы он оправдал мои большие надежды. Все старшие письмоводители; в Париже имеют перед собой открытую карьеру, но у них когда-то были удовольствия, соответствовавшие их возрасту».

Мать права: блистательной карьере письмоводителя Оноре предпочел вот какую жизнь: «Новости о моем житье-бытье, — пишет он сестре в октябре 1819 года, — очень печальны, и труды мои вредят опрятности. Этот мерзавец Я-Сам все больше и больше распускается. Он ходит за покупками только раз в три-четыре дня, ходит к самым скверным торговцам, которые ближе всего живут, хорошие лавки далеко, и паренек экономит свои шаги; получается из этого то, что твой брат (которому суждена такая слава) питается совершенно как великий человек, то есть умирает с голоду.

Еще одна печальная вещь: кофе отчаянно расплескивается по полу, и требуется много воды, чтобы убрать это безобразие; но поскольку вода не поднимается естественным образом на мою небесную мансарду (она только спускается туда, когда идет ливень), то после покупки рояля придется подумать об устройстве гидравлической машины, если кофе будет убегать в то время, как слуга и хозяин считают ворон.

Вместе с Тацитом [78] Тацит (приблизительно 120—55 до н. э.). Римский историк. не забудь мне прислать одеяло для ног. Если бы ты могла присоединить к нему какую-нибудь наистарейшую шаль, она очень бы мне пригодилась. Ты смеешься? Как раз этого мне не хватает для ночного костюма. Сначала приходится подумать о ногах, которые больше всего страдают от холода; я заворачиваю их в туреньский каррик [79] Пальто с несколькими воротниками в виде пелерин. , сшитый блаженной памяти Гуньяром. Означенный каррик доходит мне только до середины туловища, и остается верх, плохо защищенный от мороза, которому нужно проникнуть только через крышу и фланелевую телогрейку, чтобы вцепиться в мою братскую кожу, увы, слишком нежную, чтобы его переносить.

Для головы я рассчитываю на дантовскую шапочку— только тогда она может храбро бороться с аквилоном. Экипированный таким образом, я буду с большой приятностью проводить дни в своем дворце… Флюс мой нынче утром благополучно прорвался. Увы, может быть, через несколько лет я буду питаться одним хлебным мякишем, кащей и прочей пищей стариков, мне придется натирать редиску на терке, как бабушке. Тебе хорошо говорить: вырви! Лучше предоставить природу самой себе. Разве у волков есть зубные врачи?»

Свидетель пребывания Бальзака на этой мансарде, Жюль де Петиньи, описывает его так: «…прекрасным летним вечером я прогуливался по бульвару Тампль, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Я обернулся и узнал Бальзака, или, вернее сначала не узнал его, так он изменился. Лицо его, обычно очень румяное, было бледно и расстроено, глаза впалые, щеки небритые, одежда в беспорядке. Как будто он выскочил из больницы или из мелодрамы в театре Гэтэ.

Не дав мне раскрыть рта, он отвел меня в сторону и сказал многозначительно: «Мое теперешнее существование — тайна для всех, даже для моей семьи. Но от вас у меня нет секретов; вы узнаете место моего пребывания. Приходите ко мне завтра в полдень, и вам все откроется».

На этом он покинул меня, оставив мне свой адрес — на какой-то уличке в квартале Сент-Антуан. Господин Баше напомнил мне, что это была улица Ледигьер. Найдя указанный номер дома на этой уединенной улице, которая была заселена исключительно рабочим людом, я подумал сначала, что сделался жертвой мистификации. Однако я стал решительно подниматься по узкой и темной лестнице, и напрасно стучал в несколько дверей: все жильцы были на работе.