Леонид Млечин - Шелепин

В 1935 году Георгий Попов поступил на машиностроительный факультет Промышленной академии. В 1939-м его взяли инструктором в организационно-распределительный отдел ЦК партии, занимавшийся расстановкой руководящих кадров.

Когда перед войной Сталин отправил Хрущева на Украину, московское руководство сформировали заново. Первым секретарем горкома и обкома стал Александр Сергеевич Щербаков, молодой политик, которого Сталин быстро продвигал по служебной лестнице. Щербаков начинал трудовую деятельность разносчиком газет в Рыбинске, после революции стал секретарем Туркестанского крайкома комсомола. В 1924 году окончил Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова и работал в Нижегородском крае секретарем Муромского окружкома партии.

В 1930-м он приехал в Москву учиться в Институт красной профессуры, но через два года его взяли в аппарат ЦК партии – заместителем заведующего орготделом. Еще через два года стал секретарем только что созданного Союза советских писателей (то есть был своего рода комиссаром при Максиме Горьком) и одновременно заведовал отделом культурно-просветительной работы ЦК.

В 1936 году Щербакова сделали вторым секретарем Ленинградского обкома, а в апреле 1937-го утвердили первым секретарем Иркутского (Восточно-Сибирского) обкома, где он провел массовую чистку.

Щербаков докладывал члену политбюро Андрею Александровичу Жданову о проделанной работе:

«Должен сказать, что людям, работавшим ранее в Восточной Сибири, верить нельзя. Объединенная троцкистско-"правая" контрреволюционная организация здесь существовала с 1930–1931 года…

Партийное и советское руководство целиком было в руках врагов. Арестованы все руководители областных советских отделов, заворготделами обкома и их замы (за исключением пока двух), а также инструктора, ряд секретарей райкомов, руководители хозяйственных организаций, директора предприятий и т. д. Таким образом, нет работников ни в партийном, ни в советском аппарате.

Трудно было вообразить что-либо подобное.

Теперь начинаем копать органы НКВД.

Однако я не только не унываю, но еще больше укрепился в уверенности, что все сметем, выкорчуем, разгромим и последствия вредительства ликвидируем.

Даже про хворь свою и усталость забыл, особенно когда побывал у т.т. Сталина и Молотова».

Так тогда делались карьеры – на чужой крови. В начале 1938 года Щербакова перевели в Сталинский (Донецкий) обком, но в октябре того же года Сталин поставил его во главе Московского горкома и обкома партии, в помощь ему подыскали Георгия Попова – в ноябре 1938-го его сделали вторым секретарем Московского горкома. В начале декабря 1944 года Попова назначили еще и председателем исполкома Моссовета. Иначе говоря, он непосредственно занимался всеми городскими делами, до которых у Щербакова просто руки не доходили.

Перед войной Сталин сделал Александра Сергеевича Щербакова секретарем ЦК, членом оргбюро и кандидатом в члены политбюро, поручил ему руководить управлением пропаганды и агитации ЦК. Когда началась война, его назначили еще и начальником Совинформбюро. В 1943-м Щербаков стал одновременно заведовать отделом международной информации ЦК. Это была нагрузка, превышающая человеческие возможности.

Историки считают Александра Щербакова чуть ли не самым исполнительным помощником Сталина, готовым в лепешку расшибиться, лишь бы исполнить указание вождя. Если многие его коллеги были циничными карьеристами, то Щербаков подчинялся вождю искренне.

«По культурному уровню это был старший дворник, – вспоминал Корней Чуковский. – Когда я написал „Одолеем Бармалея“, а художник Васильев донес на меня, будто я сказал, что напрасно он рисует рядом с Лениным – Сталина, меня вызвали в Кремль, и Щербаков, топая ногами, ругал меня матерно. Это потрясло меня.

Я и не знал, что при каком бы то ни было строе всякая малограмотная сволочь имеет право кричать на седого писателя. У меня в то время оба сына были на фронте».

Нечто подобное сказал о Щербакове Александр Александрович Фадеев, руководивший Союзом писателей: «Я ненавидел Щербакова за то, что он кичился своей бюрократической исполнительностью, своей жестокостью бесчеловечного служаки».

Щербаков вполне мог стать вторым человеком в партии. Но Александр Сергеевич был тяжелым сердечником. Неправильный образ жизни усугубил его нездоровье. Для него опасно было принимать участие в сталинских застольях. А он почитал за счастье быть приглашенным к вождю на дачу.

«Берия, Маленков и Микоян сговорились с девушками, которые приносили вино, чтобы те подавали им бутылки от вина, но наливали бы туда воду и слегка закрашивали ее вином или же соками, – вспоминал Хрущев. – Таким образом, в бокалах виднелась жидкость нужного цвета: если белое вино – то белая жидкость, если красное вино – то красная. А это была просто вода, и они пили ее.

Но Щербаков разоблачил их: он налил себе «вина» из какой-то такой бутылки, попробовал и заорал:

– Да они же пьют не вино!

Сталин взбесился, что его обманывают, и устроил большой скандал Берии, Маленкову и Микояну.

Мы все возмущались Щербаковым, потому что не хотели пить вино, а если уж пить, то минимально, чтобы отделаться от Сталина, но не спаивать, не убивать себя. Щербаков тоже страдал от того же. Однако этот злостный подхалим не только сам подхалимничал, а и других толкал к тому же. Кончил он печально. Берия тогда правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и умер.

Сталин, правда, говорил другое: что дураком был – стал уже выздоравливать, а потом не послушал предостережения врачей и умер ночью, когда позволил себе излишества с женой. Но мы-то знали, что умер он оттого, что чрезмерно пил в угоду Сталину, а не из-за своей жадности к вину…»

Александр Сергеевич Щербаков умер 10 мая 1945 года, когда страна праздновала победу над фашизмом. Ему не было и сорока четырех лет. Должности Щербакова унаследовал Попов. Он возглавил горком и обком партии. В марте 1946-го он стал еще и секретарем ЦК и членом оргбюро.

При Попове пышно, целую неделю, отмечалось восьмисотлетие Москвы. 6 сентября 1947 года в Большом театре прошло торжественное заседание Моссовета. Попов выступил с докладом «О социалистической Москве и перспективах ее развития». На следующий день был заложен памятник основателю города Юрию Долгорукому. 20 сентября на митинге объявили об учреждении медали «В память 800-летия Москвы».

Все это делалось с благословения Сталина. Праздник позволял Попову приблизиться к вождю. Георгия Михайловича и в самом деле стали воспринимать как политика с большим будущим. В Москве он вел себя как абсолютный хозяин. Но Попов, по словам Хрущева, был «неумный человек и грубый администратор». Он зарвался, кричал даже на министров и настроил против себя интеллигенцию. А уж московский партийно-комсомольский аппарат он разносил безжалостно.