Леонид Млечин - Шелепин

Поляки ехать не захотели. Такое происходило в первый раз.

Хрущеву сообщили, что на ближайшем пленуме ЦК ПОРП в Варшаве Эдварда Охаба сменит Гомулка. В Москве это было воспринято как открытый мятеж. «Подобное решение, – вспоминал Хрущев, – мы рассматривали как акцию, направленную против нас».

Никита Сергеевич позвонил Охабу и сказал:

– Мы хотели бы приехать в Варшаву и поговорить с вами на месте.

Охаб не дал ответа сразу:

– Нам нужно посоветоваться, дайте нам время.

Потом перезвонил:

– Просим вас не приезжать, пока не закончится заседание Центрального комитета.

А вот этого Никита Сергеевич как раз и не желал допустить – как это поляки сами решат, кто будет ими руководить?

«Мы хотели приехать, чтобы оказать соответствующее давление, – вспоминал Хрущев. – Отказ Охаба еще больше возбудил наши подозрения, что там нарастают антисоветские настроения».

Хрущев потребовал отложить пленум польского ЦК и предупредил Охаба, что на следующий день будет в Варшаве.

18 октября по приказу министра обороны маршала Жукова были приведены в боевую готовность советские войска, находившиеся на польской территории, и Балтийский флот. 19 октября в четыре часа утра в Польшу прилетел первый заместитель министра обороны маршал Иван Степанович Конев с группой высших офицеров. Он получил приказ двинуть советскую танковую дивизию к Варшаве.

Вскоре маршал доложил в Москву, что приказ выполнен, танки идут на польскую столицу (подробнее см. книгу И. С. Яжборовской, А. Ю. Яблокова, В. С. Парсаданова «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях»).

Днем из Москвы прилетели еще два самолета. В одном были Молотов, Микоян и Каганович. Во втором – Хрущев. Летели порознь по соображениям безопасности, чтобы в случае авиакатастрофы не потерять всю верхушку партии. В аэропорту советскую делегацию встречали Эдвард Охаб, Владислав Гомулка, глава правительства Юзеф Циранкевич.

Встреча была необычно холодной, вспоминал Хрущев. Советские руководители были на взводе. Темпераментный Никита Сергеевич прямо на аэродроме стал выговаривать полякам за непослушание:

– Почему все идет под антисоветским знаменем? Чем это вызвано?

Секретарь ЦК Эдвард Охаб ответил ему:

– В польской столице мы хозяева, и мы не отменим пленум. Я много лет сидел в тюрьме, и меня ничем не испугаешь. Мы делаем то, что считаем правильным. Но мы не делаем ничего, что бы угрожало интересам Советского Союза.

Посмотрев на Гомулку, уже избранного в политбюро, Хрущев спросил:

– А это кто?

Владислав Гомулка совершенно спокойно ответил:

– Я – Гомулка, которого вы три года держали в тюрьме.

Это был откровенный вызов. Советские руководители не привыкли, что с ними спорят по принципиальным вопросам. Здесь же, в аэропорту, маршал Конев отвел Хрущева в сторону и доложил, что советские войска, расквартированные на территории Польши, начали движение к Варшаве. Потом начались переговоры.

«Беседа проходила очень бурно, – рассказывал Хрущев. – Прямо стоял вопрос: за Советы поляки или нет? Разговор шел грубый, без дипломатии. Мы предъявили свои претензии и требовали объяснения действий, которые были направлены против Советского Союза».

Ни гости, ни хозяева не стеснялись в выражениях. Переводчиком был сын Дзержинского Ян Феликсович, работавший в польском секторе международного отдела ЦК КПСС.

Хрущев упрекал поляков в том, что они в важнейших вопросах не советуются с Москвой. Поляки отстаивали право самим решать, кто будет руководителем страны.

Молотов тоже взял слово. Гомулка его оборвал:

– А вам, товарищ Молотов, лучше помолчать. Польский народ помнит, как вы в тридцать девятом году говорили, что Польское государство – «уродливое детище версальской системы» – перестало существовать.

Некоторые члены польского ЦК, опасаясь ареста, не ночевали дома. Но польские генералы, особенно во внутренних войсках, где было мало ставленников Москвы, предупредили, что, если маршал Конев не остановит свои танки, они встретят советских солдат огнем. Это не была бравада.

Маршал Константин Константинович Рокоссовский, которого Сталин в 1949 году отправил служить в братскую Польшу министром обороны, сообщил Хрущеву, что войска, подчиненные польскому министерству внутренних дел, приведены в боевую готовность и стягиваются к Варшаве.

– За мной установлена слежка, и я шагу не могу сделать, чтобы это не стало известно министру внутренних дел, – сказал Рокоссовский.

– Как поведут себя ваши войска? – спросил Хрущев.

– Сейчас польские войска не послушаются моего приказа, хотя есть части, которые выполнят мой приказ. Я как гражданин Советского Союза считаю, что нужно принять резкие меры против антисоветских сил, которые пробиваются к руководству.

Гомулка обратился к Хрущеву:

– Товарищ Хрущев, на Варшаву движется русская танковая дивизия. Я очень прошу вас дать приказ не вводить ее в город, иначе, боюсь, произойдет непоправимое.

Гомулка говорил очень резко. У него даже пена на губах появилась. Хрущев пытался все отрицать. Но Гомулка получал информацию от министра внутренних дел, который знал о передвижении советских войск. Командующий военно-воздушными силами польской армии генерал Фрей-Белецкий и командующий флотом контр-адмирал Вишневский отдали приказ оказать советским войскам сопротивление.

Председатель Госсовета Польши Александр Завадский сказал советским товарищам, что варшавские рабочие готовы сражаться против советских войск, что некоторые заводы вооружаются, рабочих поднимает варшавский горком и главное правление Союза молодежи, а оружие раздает министерство внутренних дел. Даже промосковские политики встревожились. Если поляки поднимутся против советских войск, власть в Варшаве рухнет.

Гомулка опять взял слово, и его речь произвела впечатление на Никиту Сергеевича:

– Товарищ Хрущев, прошу вас остановить движение советских войск. Вы думаете, что только вы нуждаетесь в дружбе с польским народом? Я как поляк и коммунист клянусь, что Польша больше нуждается в дружбе с русскими, чем русские в дружбе с поляками. Разве мы не понимаем, что без вас мы не сможем просуществовать как независимое государство? Все у нас будет в порядке. Но если советские войска войдут в Варшаву, контролировать события будет сверхтрудно.

Хрущев предложил объявить перерыв. Советская делегация собралась отдельно, позвали и Рокоссовского. Мнения высказывались разные, но Хрущев был склонен поверить Гомулке. Маршал Конев получил приказ остановить движение войск.

«Потом, – вспоминал Хрущев, – мы объясняли полякам, что наши войска вообще не двигались к Варшаве, а проводили военный маневр, по выполнении которого остановились в пункте, назначенном согласно плану маневров. Конечно, никто не поверил нашим объяснениям, но все были довольны, что войска остановились».