Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое

Самостоятельная творческая судьба Гриши Горина сложилась блестяще. Превосходные рассказы, выдающиеся пьесы и киносценарии. Если говорить о театральной драматургии и о сценариях кинофильмов, то я называю Григория Горина гениальным «переводчиком» с прошлого на настоящее.

Надо обладать невероятным дарованием, чтобы произведения и исторические факты многовековой давности сделать СЕГОДНЯШНИМИ!

«Êîãäà ìû áûëè ìîëîäûå...»

«...Забыть Герострата!», «Тиль», «Тот самый Мюнхгаузен», «Формула любви»... Современный зритель воспринимает сюжеты и героев далекого прошлого так, словно все происходило не когда-то, а происходит сейчас. Такова ассоциативная сила эпизодов, сцен, диалогов и монологов, донесенных Гришей до нашего сознания. Не вся сегодняшняя молодежь читает классическую литературу, считая ее устаревшей, не модной, не «попсовой». Но кое-кто, посмотрев «Тот самый Мюнхгаузен», разыщет «первоисточник», прочтет и поймет, что не устарел «барон Мюнхгаузен», и возьмет на вооружение слова, произнесенные Олегом Янковским и написанные Григорием Гориным, – «УЛЫБАЙТЕСЬ, ГОСПОДА!»

Отдавая должное совместному сочинительству, мы с Гришей договорились, что любая настоящая идея, возникшая в моей или в его голове, не будет положена на алтарь эстрады. Каждый сохранял «свое» на будущее – на самостоятельные рассказы, пьесы, сценарии. Мы рассказывали друг другу свои замыслы, что-то друг другу подсказывали, но сохраняли все это для себя. Моя первая самостоятельная маленькая новелла была опубликована в журнале «Юность». Главный редактор журнала Борис Николаевич Полевой, сменивший на этом посту основателя журнала Валентина Петровича Катаева, воспринял эту новеллочку как пародию на Эрнеста Хемингуэя. Дебют оказался удачным. Меня все поздравляли, и это окрыляло меня. Позднее я узнал, что многие молодые люди исполняли мой «опус № 1» на вступительных экзаменах в театральных вузах. Рассказ, занимавший чуть меньше печатной страницы, назывался «Желтый песок».

– Давай посидим здесь, – сказала она.

– Нет. Пойдем на скамейку, – сказал он. – Там песок. Я люблю желтый песок.

Они сидели на маленькой скамеечке рядом, почти касаясь друг друга. Он что-то задумчиво вычерчивал тоненьким прутиком на желтом песке.

– Что ты рисуешь?

– Это ты.

– Непохоже.

– Ну и пусть.

Рисовать было трудно. Сухой песок все время осыпался.

– Вон майский жук пролетел, – сказала она.

– Это самка.

– Откуда ты знаешь?

– Самцы так низко не летают.

Дунул ветер и стер ее изображение на желтом песке.

– Давай завтра придем сюда опять, – сказала она. – Ты ведь придешь сюда опять? Правда?

– Правда.

Но он не пришел завтра. Не пришел послезавтра. Не пришел через два дня. Через месяц. Он больше не пришел. Она после этого часто сидела на маленькой скамеечке. Одна. Думала и все никак не могла понять, почему же он не пришел. Она не знала, что родители перевели его в другой детский сад.

До этого мною были написаны пять или шесть небольших рассказов с неожиданным концом. Все они были в подлинно рукописном варианте. Я иногда читал их своим друзьям... В связи с этим хочу рассказать об одном эпизоде, который не забуду до конца жизни. Однажды мы с Алексеем Леонидовичем Полевым зашли в ресторан ВТО. За маленьким столиком одиноко сидел весьма уже не молодой человек – кумир советской поэзии, об остроумии которого рассказывали легенды. Это был Михаил Аркадьевич Светлов.

– Ты не знаком со Светловым? – спросил меня Алексей Леонидович.

– Конечно, нет, – сказал я.

– Хочешь познакомиться? – спросил Алексей Леонидович.

– Мне неловко, – смутился я.

Мой старший товарищ сказал, чтобы я не смущался, и подвел меня к столику, за которым сидел Светлов.

Поздоровавшись со Светловым, Алексей Леонидович представил меня: «Михаил Аркадьевич! Хочу познакомить вас с молодым талантливым писателем».

Михаил Аркадьевич взглянул на меня снизу вверх и пригласил сесть напротив него. У меня от волнения внутри все тряслось.

– Так значит, вы, молодой человек, писатель? – обратился ко мне Светлов.

– Ну, как вам сказать? – промямлил я.

– И что вы пишете? Стихи или прозу? – поинтересовался Светлов.

Вспомнив, что у меня есть несколько рукописных рассказиков, я скромно ответил:

– Прозу.

– И где вы печатаетесь? – спросил Светлов.

И тут я гордо ответил:

– А меня нигде не печатают!

Этим я хотел дать понять, что меня не печатают, потому что я неудобный для советской власти прозаик.

Светлов вздохнул и произнес тоном учителя:

– Молодой человек! Писать так, чтобы нигде не печататься, может каждый дурак... Не желаете выпить?..

...Когда сегодня начинающие писатели гордо заявляют, что их нигде не печатают, я говорю им фразу Михаила Аркадьевича Светлова.

Я за свою жизнь встречался с разными людьми. Некоторые их высказывания и реплики навсегда запали в мою память.

В 1962 году я впервые приехал в Ригу, чтобы написать репертуар для молодого конферансье Гарри Гриневича, который работал в Рижском эстрадном оркестре под управлением Эгила Шварца. Кстати, пианистом в этом оркестре был не кто иной, как молодой Раймонд Паулс. И Гарри, и Эгил, и Раймонд впоследствии стали моими близкими приятелями.

На следующий день мне была назначена в двенадцать часов дня встреча с директором Рижской филармонии Филиппом Осиповичем Швейником. Мне сказали, что он крайне интеллигентный человек, отсидевший свой срок в сталинском лагере, влюбленный в симфоническую музыку и недолюбливающий эстраду.

В Риге я был впервые и не сразу нашел здание филармонии. Опоздал, как помню, на четыре минуты. Я вошел в приемную и представился. Секретарша сказала мне с типичным латышским акцентом: «Товарищ Арканов! Товарищ Швейник ждал вас в двенадцать часов, но вы опоздали, и он принимает в кабинете других товарищей. Вам придется подождать».

Я прождал в приемной около полутора часов. Наконец дверь кабинета открылась, вышли какие-то посетители, и Филипп Осипович очень вежливо пригласил меня в кабинет. Я вошел и извинился: «Филипп Осипович! Прошу прощения. Я впервые в Риге, я не рассчитал и опоздал на четыре минуты».

На это Филипп Осипович Швейник вежливо и корректно ответил: «Товарищ Арканов! Не надо извиняться. Собака ведь не извиняется за то, что она срет на улице. Так вас воспитали».

С тех пор я патологически точен, когда разговор заходит о встрече с кем-либо в определенное время. И если человек опаздывает, ссылаясь на разные объективные причины типа пробок, очередей, я всегда привожу в пример «резолюцию» Филиппа Осиповича Швейника...