Эмрис Хьюз - Бернард Шоу

«Я не ел мяса в течение двадцати семи лет. Результат перед вами…»

«Это и есть секрет героизма: никогда не позволять страху смерти руководить вашей жизнью».

«Никогда не забывайте, что если вы предоставите ваши законы судьям, а вашу религию епископам, то вскоре обнаружите, что у вас нет ни законов, ни религии».

Афоризмы Шоу печатались и позднее как отдельными изданиями (например, десятицентовое американское издание Халдемана-Джулиуса), так и в периодике. По большей части это было повторение афоризмов, собранных миссис Шоу. Вот некоторые из наиболее часто воспроизводимых афоризмов Шоу:

«Демократия не может подняться над уровнем того человеческого материала, из которого сделаны избиратели».

«Простой человек не хотел бы прожить жизнь гения; он скорее предпочел бы прожить как домашняя собачонка, если бы пришлось выбирать только из этих двух возможностей».

«Красота очень приятна, когда видишь ее в первый раз, но кто взглянет на нее после того, как она пробудет в доме три дня?»

«Критики, как и все другие люди, видят то, чего они хотят, а не то, что в действительности перед ними».

«Наказание лжеца ни в коей мере не в том, что ему не верят, а в том, что он никому не может поверить».

«В нашем мире, когда человеку есть что сказать, трудность заключается не в том, чтобы заставить его сказать это, а в том, чтобы не дать ему повторять это слишком часто…»

«Любовь — это грубое преувеличение различия между одним человеком и всеми остальными».

«Там, где нет религии, ханжество становится правилом хорошего тона».

«Патриотизм — это когда вы считаете, что эта страна лучше всех остальных оттого, что вы здесь родились».

«Если история повторяется, а неожиданности случаются всегда, то сколь же маловероятно, что люди могут научиться чему-либо на опыте».

«Когда вы читаете биографию, помните, что правда никогда не годится для опубликования»

«Дом — это тюрьма для девушки и работный дом для женщины».

«Английский прихожанин отдает предпочтение суровому проповеднику, так как полагает, что его соседу невредно будет услышать несколько горьких истин».

«Революции еще никогда не облегчали бремени тирании: они только перекладывали его с одних плеч на другие».

«Вульгарное в короле льстит большинству его подданных».

«Тридцать лет поглощения дешевого чтива превратили англичан из самой флегматичной нации в наиболее подверженную истерии и театральности».

«Когда идея, окончательно созрев, просуществует еще десять лет, самое время нападать на нее, особенно если она притязает на то, чтобы служить основой для всего человеческого общества».

Книга афоризмов, выпущенная Шарлоттой, пользовалась большим спросом. В то же время она привлекла внимание читающей публики не только к пьесам Шоу, но и к его предисловиям, к его публицистике. Это был не единственный случай, когда Шарлотта помогала ему в литературной работе. И Шоу не оставался неблагодарным. Он написал длинное и довольно острое предисловие к английскому изданию пьес Брие, переведенных Шарлоттой с французского. Шоу заявлял в этом предисловии, что «после смерти Ибсена Брие остался наиболее значительным драматургом в Европе, к западу от России». Это, вероятно, было изрядным преувеличением, но дело в том, что Шоу не любил полутонов, а Брие был близок ему социальной направленностью своей драматургии. Он будоражил, задевал совесть, подобно Диккенсу и Бальзаку, подобно самому автору предисловия. С его комедий зритель уходил не в обычном театральном благодушном, легком, слегка приподнятом настроении:

«Вы уходите с беспокойным ощущением того, что вас впутали в какое-то дело и что вы сами должны найти выход из положения, да и все другие тоже, и что только тогда ваши достоинство и честь смогут еще как-то мириться с цивилизацией».

Это было ощущение, которого и сам Шоу все время добивался, начиная с «неприятных» пьес.

Пьеса Брие была запрещена из-за того, что там была поднята проблема венерических болезней. Шоу пришлось столкнуться с запретом, подобным этому, когда он написал свою вторую «неприятную» пьесу — пьесу о проституции, и теперь он горячо вступался за Брие:

«Любые приманки секса могут демонстрироваться на сцене, усиленные всеми ухищрениями, какие только может измыслить воображение сластолюбца, все, кроме того, что демонстрирует опасности секса и расплату. Вы можете представить на сцене весь процесс соблазнения: но зато вам не разрешат даже упомянуть о зачатии незаконного ребенка или о подпольном аборте. Мы можем — и мы делаем это — демонстрировать проституцию на сцене, доводя каждого из молодых людей, сидящих в зале, до степени возбуждения; однако никому из этих молодых людей не дозволено услышать в театре ни единого слова о болезнях, которые являются следствием проституции и которыми проститутка может отомстить человеку, покупающему ее, наделив этой болезнью и его самого, и его потомство, до третьего и четвертого поколений..

А когда драматург, достаточно просвещенный, чтобы понимать опасность подобных соблазнов, и исполненный сочувствия, приходит людям на помощь и предупреждает жертву, раскрывая в своей пьесе ловушку, тогда мы запрещаем постановщику ставить пьесу, разорив его и ославив автора как разрушителя морали Не знаешь, смеяться или плакать при виде этой извращенной тупости».

Война закончилась, и Шоу смог вернуться на трибуну. Теперь на него как на оратора был еще больший спрос, чем раньше.

В России происходило нечто величественное и непонятное. Перед Советским правительством и его вождями стояли нелегкие задачи; нелегко было также объяснить политику нового государства англичанину. И все-таки Шоу не упускал случая выступить на эту тему и попытаться разъяснить ситуацию. Трудно требовать от него, чтобы он еще в ту пору нашел точные формулировки и верное объяснение всем событиям внутренней жизни нового государства, тем не менее его доброжелательность и яростный пыл, с которым он защищал новое русское государство, несомненны.

21 ноября 1919 года на лекции, посвященной столетию со дня рождения английского писателя-социалиста Джона Рэскина, Шоу опять заговорил о России. В привлекшем внимание социалистов споре Ленина и Каутского Шоу безоговорочно взял сторону Ленина.

«Я понимаю, что вожди социализма, люди с соответствующим умом и политическим чутьем, не должны выжидать, как хочет от них этого Каутский, утверждающий, что не следует ничего предпринимать до тех пор, пока не обратишь народ, и что можно одержать бескровную победу у избирательных урн. Народ редко знает, чего он хочет, и никогда не знает, как достичь цели».