Эмрис Хьюз - Бернард Шоу

«Перед нашей женитьбой у нее был серьезный роман в Италии с Акселем Мунте, и она сказала мне, что сердце ее разбито. «Чепуха! Нисколько оно не разбито», — ответил я. С этого времени она, кажется, и привязалась ко мне. Вначале она была склонна недооценивать то, что я говорил ей, считая собственные взгляды более правильными и разумными, но в конце концов она стала почти всегда признавать мою правоту… Проходит немало времени, прежде чем двум людям удается как следует узнать друг друга; из ее дневника и нескольких ее писем к Т. Лоренсу я понял недавно, что многие стороны ее характера были неизвестны даже мне, потому что только Лоренсу она изливала душу.

Если б у нас были дети, Шарлотта наверняка ссорилась бы со мной из-за них и ревновала бы меня к ним. Впрочем, она никогда не стала бы заводить детей».

Ноябрь 1944 года. Когда его спросили, как выглядела его жена в первые годы их знакомства, он сказал:

«Я помню, когда мы ехали на «первые фабианские летние курсы», она была одета в сшитый на заказ костюм почти мужского покроя, с жестким белым воротничком; и я сказал тогда, обращаясь не к ней лично, а к присутствующим, что мне очень не нравится, когда женщины одеваются, как мужчины: это лишает их женского обаяния и делает просто смешными. В тот вечер она появилась в красивом платье с низким вырезом, и сквозь прозрачный шифон мило просвечивала кожа, после этого она больше никогда не носила эти полумужские костюмы».

Многие читатели думали, что Шоу ненадолго переживет свою жену и что после сорока лет совместной жизни неожиданное одиночество сломит его.

Однако он никогда не был сентиментальным и после ее смерти признавался, что ее уход принес ему облегчение.

Когда Хескет Пирсон через некоторое время после ее смерти приехал в Эйот Сэн-Лоренс, он спросил, не чувствует ли Шоу себя одиноким в этом сельском убежище.

Шоу сказал: «Одиноким? Как бы не так! А хорошо бы немножко побыть в одиночестве».

Он любил бродить пешком по Лондону и не прекращал этих своих прогулок чуть не до девяноста лет; зачастую его можно было встретить довольно далеко от Уайтхолл Корт, и он посещал обычно места, где ему чаще всего приходилось бывать в прежние времена, еще в те годы, когда он только приехал в Лондон.

Встретив его однажды неподалеку от его прежнего дома на Фицрой-скуэр, около Сэн-Панкрас Стэйшн, Хескет Пирсон спросил его, где еще он побывал, и Шоу ответил:

— Да всюду! Я ездил к Викториа-Парку, где жила Кандида, а чтобы добраться туда, мне пришлось ехать на поезде до Шордитча и потом выстоять в двух очередях на автобус. А еще я тут как-то побывал в Уондсуорте и посетил прежние места своих сражений, где я, бывало, выступал на уличных митингах в Доках, в Лэмбете, в Бермондзи, в Клэпхэме, и я пешком прошел всю Фулэм Роуд до самого Путни, а по доpoгe еще заглянул на Бромптон-скуэр.

— А почему на Бромптон-скуэр?

— Там жила Дженни Пэттерсон. (Это была его первая любовь.) Никогда не забуду, как одна старуха, жившая по соседству, высунула голову из окна в три часа ночи, когда Дженни прощалась со мной у двери, и во весь голос стала выкрикивать о нас самые нелестные отзывы. Нам обоим это, конечно, не доставило удовольствия, и после этого я старался уходить от нее как можно незаметнее»

С годами, однако, походка его стала менее уверенной, и он прекратил прогулки по улицам Лондона, опасаясь, как он сам объяснил, что может «споткнуться где-нибудь на улице и полиция арестует его как пьяного».

Однако работать он не прекращал.

Еще в годы войны он продолжительное время работал над своей последней крупной книгой — политической брошюрой, озаглавленной «Что к чему в политике» («Политический справочник для всех»).

«Моя книга, — писал он в заключении к ней, — это лишь попытка весьма невежественного старика сообщить людям, еще более невежественным, чем он сам, несколько политических истин, которые ему удалось усвоить в результате занятий наукой, а также столкновения с живыми людьми и жестокими фактами жизни (а жизнь эта была не короче обычной жизни, но все же слишком коротка для выполнения подобной задачи), жизни, потраченной главным образом на исправление ошибок, на которые толкнули его политические предшественники и окружающая действительность».

«Политический справочник для всех» был развитием тех положений и политических теорий, которые Шоу уже излагал в «Справочнике по социализму для образованной женщины» и в многочисленных своих предисловиях и статьях. Это была, по существу, миниатюрная энциклопедия, содержавшая все, что было сказано им по этим вопросам за всю жизнь вплоть до второй мировой войны, — всеобъемлющий сборник статей по вопросам капитализма, коммунизма, демократии, образования, религии и морали.

Шоу считал, что для Англии назрела необходимость осознать значение политического образования, вернее, переосмыслить все, чему учили раньше, в свете того, что происходит в мире сейчас. И Шоу считал новую книгу своим вкладом в выполнение этой важнейшей задачи.

В книге этой Шоу в который раз с огромной силой обрушивается на противоречия и уродства современного мира, на несправедливое распределение жизненных благ в этом мире. Снова, уже в который раз, он излагает идеи Карла Маркса и теорию прибавочной стоимости.

С прежней силой обрушивается Шоу и на английскую систему образования:

«Самым ярким свидетельством нашего неумения приспособить наши учреждения к изменившемуся обществу и окружающей жизни является наша система школьного обучения. Давным-давно, когда все наши книги были написаны на латыни, нельзя было ни читать книг, ни писать, не зная латыни. Без знания латыни человек оставался неграмотным. Сегодня латынь — это мертвый язык, на котором никто не пишет книг. Человек, который не будет знать никакого языка, кроме латыни, окажется малограмотным и, по существу, глухонемым. И все-таки наша школьная система продолжает игнорировать этот факт, по-прежнему исходя из того положения, что латынь — это язык литературы и культуры. В результате этого наш правящий класс, который, как правило, попадает в конвейер подготовительной школы, закрытой школы и университета, остается настолько невежественным, насколько это вообще возможно для цивилизованного класса, и сохраняет такое глубокое презрение ко всем интеллектуальным, художественным и научным занятиям, какое возможно только при глубочайшей неграмотности И хотя в природе не существует такого зверя, как совершенно безграмотный Образованный Человек, тем не менее государственный деятель должен рассматривать человека, обучавшегося в наших школах, как существо в социальном плане совершенно безграмотное и некультурное.