Александр Кабаков - Аксенов

Е.П.:Слышал.

А.К.:На мой взгляд, он тоже входит в воображаемый «аксеновский круг». Он был близок Васе, хотя держался всегда поодаль. Я не знаю, где они с Васей познакомились, по джазовым, я думаю, делам. Он был офицером. Потом из армии как-то ушел. Он писатель, его долго не печатали. Он и стихи пишет, и прозу. У него сейчас книжка вышла. Называется «Блюз для Агнешки».

Е.П.:Вот про эту книгу я и слышал.

А.К.:Мы должны помнить, что Василий Павлович прожил огромную жизнь, и у него менялись друзья.

Е.П.:Так все-таки друзья или знакомые?

А.К.:Друзья, друзья! Были и такие, как в том анекдоте, когда немцы ведут партизана вешать, а рядом стоит полицай, который его сдал, и ест щи из котелка. Партизан, проходя, плюнул ему в котелок, и полицай удивился: «Петро, ты что, обиделся?»

Е.П.:Имена слабо´ назвать?

А.К.:Да, слабо´. Эти люди теперь всегда будут числиться друзьями Аксенова, хотя он с ними, допустим, давно порвал, задолго до своей смерти. А ведь действительно друзья, никуда не денешься, в какой-то момент они были его друзьями. Один из них пришел мириться и извиняться на похороны. Произнес трогательную речь, и я это безо всякой иронии говорю, потому что речь была совершенно искренняя. А ведь они не то двадцать, не то тридцать лет не имели никаких отношений.

Е.П.:Э-эх… Не хотелось бы этой темы касаться, но другой такой друг порадовал его к юбилею статьей «Как хороши, как свежи были розы», где объяснил несведущей публике, что некогда великий писатель Аксенов к старости совершенно исписался. Обычно невозмутимый Вася мне тогда сказал: «Ты, когда встретишь его, передай, что розы вообще-то шипы имеют, можно уколоться». Но отношений с ним не прервал, тот к нему в Биарриц приезжал, как ни в чем не бывало. Вася мне потом говорит: «Неудобно как-то было прогнать старого друга , хоть на нем и клейма негде ставить». Ладно, давай потом это вычеркнем.

А.К.:Почему? Это жизнь. Вот я, например, прекрасно отношусь к Евгению Александровичу Евтушенко, но все же еще раз вспомню, как они поссорились после статьи Евгения Александровича в «Литературной газете», которая называлась «Под треск разрываемых рубашек». Там Евтушенко гневался, что авторы книги «Джин Грин — неприкасаемый» так легкомысленно пишут о судьбоносных проблемах, в то время когда вьетнамский народ, например, ведет титаническую борьбу с американским империализмом. Я помню, мы едем с Васей ко мне на Маросейку, и Вася говорит: «Спасибо другу ! После его статьи с нами разорвали договор на “Мосфильме”, а ведь должны были кино снимать по “Джину Грину”… Плакали наши денежки…» И таких историй у него было предостаточно.

Е.П.:Ну, в конце концов мы не книжку в ЖЗЛ пишем и не обязаны знать абсолютно все про Васю, все его истории. Никто никогда не знает абсолютно все даже про самого близкого человека, даже про самого себя.

А.К.:Я бы, пожалуй, заключил, что есть дружба, которая факт биографии, а есть дружба, которая факт литературной биографии. Питерских поэтов Рейна и Наймана Вася знал с незапамятных времен, а вот Андрей Битов порядочно его моложе.

Е.П.:На пять лет — это «порядочно»?

А.К.:Битов стал основоположником и знаменем следующего за ним поколения, постмодернистского. Аксенов писателям этого поколения чужд. Они его, конечно, это… уважают. Но Битов, в отличие от Аксенова, для них — свой. И я скажу тебе почему. Потому что Аксенов все еще романтик, а Битов уже нет.

Е.П.:Драматург Виктор Славкин — старый аксеновский друг, еще со времен «Юности». Но мы забыли еще одну главную дружбу — Белла Ахмадулина, Борис Мессерер. С Беллой и Борей у Васи были особые отношения. Белла рассказывала мне, как она Васю увидела в первый раз совершенно случайно в самолете, когда летела в Ригу. Она мне говорила, что всю жизнь относилась к нему, как к брату. Кстати, Боря с Беллой были свидетелями на свадьбе у Васи и Майи. Помнишь, я тебе рассказывал, как они в Переделкине выставили на улицу около дачи стулья со свадебными подарками — старинные кружева, еще какой-то антиквариат… Прохожие писатели с ужасом на них глядели — свадьба была в разгар «дела “МетрОполя”».

А.К.:Есть даже знаменитая фотография, как они значительно позже, уже во время перестройки, по Вашингтону бредут, Белла и Вася. Все еще молодые, красивые. Я берегу книжку «В поисках грустного бэби», где Вася на форзаце выкадрирован из этого снимка, такой вот настоящий глоб-троттер, мировой путешественник, в этом своем длинном пальто, английского стиля кепке с ушами…

Е.П.:Подзаголовок аксеновской «Гибели Помпеи» — «Рассказ для Беллы», а Белла посвятила ему одно совершенно гениальное стихотворение — «Сад». Так что Вася — родной человек для Беллы. Брат. «Мой старший брат»… Трифонова мы еще забыли, Юрия Валентиновича, в нашем свободном разговоре.

А.К.:Знаешь, тут удивительная вещь. При моем молитвенном отношении к покойному Юрию Валентиновичу я Трифонова, к сожалению, при жизни не знал. А Вася о нем особо не распространялся. Говорил как-то так, мельком, что вот мы от джаза балдеем, а Юра Трифонов от спорта торчит, от футбола. Мое ощущение — они, наверное, инстинктивно друг друга так это… уважали. Но были совершенно противоположными людьми во всех отношениях — и в литературном, и в человеческом. Принципиально разные писатели, принципиально разные люди. Думаю, это такая была взаимная заинтересованность двух, можно сказать, богатырей. Но отнюдь не дружба, тем более близкая.

Е.П.:Стоп! Мы забыли важнейшего друга Аксенова — Владимира Высоцкого. Причем не только друга, но и реального персонажа романа «Ожог»…

А.К.:И не только в «Ожоге», он его во многих текстах изображает, например в «Новом сладостном стиле»…

Е.П.:Мы когда ехали в Крым весной семьдесят девятого, то Вася бесконечно крутил в машине Высоцкого. Не джаз, а именно Высоцкого. Подпевал, как мог, услышав «Баньку по-черному»… В восьмидесятом, когда только-только оказался в Париже, позвонив оттуда Белле в разгар Олимпиады, чтобы спросить, как дела, услышал в ответ тихое: «А у нас Володя умер». — «Как? Какой Володя?» — и тут же все понял. И повторял оттуда в трубку: «Не может быть! Не может быть!»

А.К.:Мне вот что странно. Высоцкий в его искусстве — я не беру в расчет все остальное: «мерседес», подаренный Мариной Влади, его курточки джинсовые — Высоцкий в своем искусстве был человек сугубо русский. И блатная его лирика, и военная, и сатира — все это такое сугубо русско-советское. Или антисоветское, что одно и то же. А Вася западник был во всем. И тексты его испытали сильное западное влияние, понимаешь? Он в этом смысле не мог… не должен был быть близким Высоцкому. Вот что для меня в их взаимоотношениях интересно.