Ким Филби - Моя тайная война: Воспоминания советского разведчика

Перед отъездом из Лондона меня вызвал шеф. Он был в превосходном настроении и развлекал меня рассказами о самых щекотливых случаях из области отношений между английской и американской разведками в годы войны. Эти рассказы оказались не просто праздными воспоминаниями. Шеф сообщил мне, что известие о моем назначении в Соединенные Штаты, по-видимому, расстроило Гувера. Я тогда считался довольно высокопоставленным сотрудником службы. На Дуайера (совершенно незаслуженно) смотрели иначе. Гувер подозревал, что мое назначение предвещает нежелательную деятельность СИС в Соединенных Штатах. Чтобы рассеять его опасения шеф послал ему телеграмму, заверив, что не имеет намерения менять политику СИС. Мои обязанности ограничиваются вопросами связи с американскими службами. Шеф показал мне телеграмму и посмотрел на меня в упор. «Это, — сказал он, — мое официальное послание Гуверу. — И после короткой паузы добавил: — А неофициально… поговорим за ленчем у Уайта».

В конце сентября, когда моя подготовка была в основном закончена, я отплыл на пароходе «Карония». Проводы были запоминающимися. Первое, что я увидел на туманной платформе вокзала Ватерлоо, были огромные усы, а за ними показалась голова Осберта Ланкастера. Теперь я знал, что в дороге у меня будет хороший компаньон. Прежде чем мы отчалили, меня вызвали к телефону. Звонил Джек Истон. Он сообщил, что Дуайер только что телеграфировал о своей отставке. Причины этой отставки были для меня неясны. Наконец, в мою каюту внесли ящик шампанского с карточкой от одного богатого друга. Я начал чувствовать, что моя первая трансатлантическая поездка будет приятной.

Первую ошибку я совершил почти сразу же по прибытии в территориальные воды США. На катере лоцмана прибыл приветствовать меня представитель ФБР. Я угостил его бокалом шампанского, которое он без удовольствия потягивал, пока мы вели светский разговор. Позже я узнал, что сотрудники ФБР, почти все без исключения, гордились своей обособленностью и своими привычками, корни которых лежали в их простом происхождении. Один из первых высокопоставленных людей Гувера, с которым я познакомился в Вашингтоне, утверждал, например, что его дедушка был лавочником в Хоре-Крике в Миссури. Поэтому все они пили виски, а пиво — в качестве легкого напитка. В противоположность им сотрудники ЦРУ разыгрывали из себя космополитов. Они любили посмаковать абсент, а бургундское подавалось чуть выше комнатной температуры. Это не просто пустой разговор. Это одно из свидетельств глубокого различия в общественных взглядах двух организаций, что, по крайней мере, отчасти, является причиной трений в их отношениях.

Мой коллега из ФБР помог мне пройти формальности и устроил меня в отеле с видом на Центральный парк. На следующий день я сел в поезд на Пенсильвания-стейшн и отправился в Вашингтон. Сумах был еще в цвету и напомнил мне о чудесной осени — одном из немногих чудес Америки, которое американцы никогда не преувеличивают, потому что преувеличить его просто невозможно.

Питер Дуайер встретил меня и за первым бокалом виски объяснил, что его отставка не связана с моим назначением и что он по личным соображениям давно хотел поселиться в Канаде, где его ждет хорошая должность в одном из государственных учреждений. Известие о моем назначении в Вашингтон определило время его переезда в Оттаву, Так что у нас сразу установились хорошие отношения. Он исключительно внимательно и с большим знанием дела ввел меня в курс политики Вашингтона. Не так легко связно рассказать о моей работе в Соединенных Штатах, чтобы дать ясное представление о тех делах, которыми я занимался. Они были слишком разнообразны и порой слишком расплывчаты, чтобы можно было объяснить их простыми словами. Одна лишь связь с ФБР, если заниматься ею как следует, заполнила бы все мое время. Это был период расцвета зловещей эры Маккарти. В то время возникли дела Хисса, Коплон, Фукса, Гоулда, Грингласа и мужественных супругов Розенберг, не говоря уже о других именах, которые до сих пор неизвестны. Связь с ЦРУ охватывала еще более широкое поле деятельности, начиная с серьезных попыток свергнуть один из восточноевропейских режимов и кончая такими вопросами, как использование немецких документов о генерале Власове. В любом деле, которое возникало, первой заботой было угодить одной стороне, не обидев другую. В дополнение к этому я должен был поддерживать связь с канадской службой безопасности и с отдельными лицами из министерства иностранных дел Канады, которые носились с идеей организации независимой канадской секретной службы.

С чего начать? Поскольку конец этого рассказа будет касаться главным образом ФБР, я посвящу начало ЦРУ. Когда я прибыл в США, во главе этой организации стоял адмирал Хилленкоттер (ЦРУ было создано в 1947 году на основе бывшего управления стратегических служб и Центральной разведывательной группы. Хилленкоттер возглавлял ЦРУ в 1947–1950 годах. — Прим. авт.), добродушный моряк, который вскоре уступил место генералу Беделлу Смиту, не оставив заметного следа в истории американской разведки. Больше всего мне приходилось иметь дело с управлением стратегических операций (УСО) и управлением координации политики (УКП). Говоря простым языком, УСО занималось сбором разведывательных данных, а УКП — подрывной деятельностью. Имелись также кое-какие дела с управлением планирования, связанным с именем Дика Хелмса (бывший директор ЦРУ. — Прим. авт.), не так давно сменившего адмирала Рейборна в качестве директора ЦРУ и быстро рассорившегося с сенатом.

Движущей силой УСО в то время был Джим Энглтон. Он раньше служил в Лондоне и снискал мое уважение тем, что открыто отвергал англоманию, которая портила лицо молодого управления стратегических служб. Мы обычно завтракали с ним раз в неделю в отеле «Харвей», где он показывал, что безмерное усердие в работе было не единственным его пороком. Это был один из самых худых людей, каких я когда-либо встречал, и в то же время большой любитель поесть. Счастливчик Джим! После года совместных завтраков с Энглтоном я последовал совету знакомой пожилой дамы и перешел на диету, сбросив двенадцать килограммов за три месяца.

Наши отношения, я уверен, опирались на подлинно дружеское расположение обеих сторон. Но у каждого из нас были свои скрытые мотивы. Энглтон хотел перенести центр тяжести обменов между ЦРУ и СИС на представительство ЦРУ в Лондоне, которое было раз в десять больше, чем мое. Если бы ему это удалось, он сумел бы оказывать максимальное давление на центральный аппарат СИС, в то же время снизив до минимума вторжение СИС в его собственные дела. С точки зрения национальных интересов это было справедливо. Поддерживая со мной близкие отношения, он мог в большей степени держать меня под контролем. Я же со своей стороны охотно делал вид, что попался на его удочку. Чем больше было между нами открытого доверия, тем меньше он мог заподозрить тайные действия. Трудно сказать, кто больше выиграл в этой сложной игре, но у меня было одно большое преимущество: я знал, что он делает для ЦРУ, а он знал, что я делаю для СИС, но истинный характер моих интересов ему не был известен.