Ким Филби - Моя тайная война: Воспоминания советского разведчика

Казалось, его очень интересовала английская политическая хроника, особенно новости о Тэтчер; «…Как Вы себя чувствуете под властью этой шумной барышни из Грэнтхема? Да будет известно Би-би-си и другим средствам массовой информации, русские не называют ее «железной леди». Это давно забытая оплошность малоизвестного корреспондента из «Красной звезды».

Время от времени в его письмах встречались подробности о том, что он делает в Советском Союзе. «Возвратившись после нескольких недель пребывания за границей, я обнаружил устрашающую кипу входящих документов в моей папке». Выражение «за границей» интриговало. Имел ли в виду Филби страны социалистического блока? Или бывал в других местах? Если да, то где и в связи с чем? Когда в следующем письме он упомянул о «неделях, проведенных в солнечных краях» и о том, как потягивал виски с содовой и размельченным льдом, о месте его пребывания я, кажется, догадался.

Вскоре после этого я обедал вместе с бывшим генеральным директором СИС Морисом Олдфилдом и задал ему эти вопросы. «Нигде он не был, — ответил Олдфилд. — Знает, что мы будем читать его письма к вам, и хочет сыграть с нами злую шутку, хочет, чтобы мы бросились искать его повсюду, растрачивая впустую наши силы и средства. Ким всегда был мастером интриги».

Два года назад, узнав, что Филби болен, я направил ему предложение, если, конечно, это возможно, рассказать о своей жизни перед телевизионной камерой. Филби ответил отказом, заявив, что не выносит телевидения: «У меня снобистское отношение к тележурналистике и фотографиям. Жужжание камер и вид проводов, согнувшиеся в три погибели, снующие взад-вперед человечки — все это нарушает торжественность происходящего».

Я настаивал. Написал ему из Индии, что буду в Москве в начале ноября, и предложил встретиться. Ни ответа, ни встречи не последовало. Однако 25 ноября, уже будучи в Лондоне, я получил от Филби письмо:

«Дорогой Найтли, Ваше письмо из Индии шло шесть недель, так что о возможности поговорить с Вами за бокалом вина я узнал слишком поздно.

Однако если Вы еще не передумали, я полагаю, мы сможем встретиться для настоящего разговора в не столь отдаленном будущем. Приглашение для Вас и Вашей жены приехать на несколько дней в Москву будет, вероятно, направлено в виде телеграммы. Напоминаю, что Вы должны приехать без телевизионной техники и магнитофонов. Только Ваша жена, Вы и Ваш блокнот — в таком порядке.

Осталось обговорить кое-какие детали. Я очень дорожу своим уединением и не хочу, чтобы, открыв на Ваш звонок дверь, обнаружил вместе с Вами весь журналистский корпус Москвы.

Кроме того, утечка информации о действительной цели Вашей поездки в Москву поставила бы под вопрос все предприятие.

Наконец, могу я поблагодарить Вас за терпение и любезность, с которыми Вы вели эту переписку?

Большой привет и мои наилучшие пожелания Вашей жене. Филби».

Когда пришла телеграмма с приглашением, я представил ее в советское посольство в Лондоне и быстро получил визу для себя и для жены.

Мы прибыли в Москву вечером 18 января и проследовали в гостиницу «Белград». Не прошло и 20 минут, как зазвонил телефон. Это был Филби. Он сказал, что если мы выйдем в холл гостиницы минут через 25, то там нас встретит его сосед.

Сосед оказался крупным, веселым человеком, одетым в черное кожаное пальто. Он-то и должен был сопровождать нас к Филби.

Последовала долгая и путаная езда по морозным улицам Москвы, закончившаяся в узкой, обледеневшей улочке, из которой, казалось, существовал лишь один выход. В солидном, довоенной постройки, жилом доме лифт оказался архаичным. «Как-то вечером два генерала, которых я принимал у себя, застряв, просидели в нем несколько часов», — шутил позднее Филби.

Остановились на шестом этаже перед обитой дверью. Владимир позвонил. Недолгая заминка, пока нас изучали в глазок, и вот уже Филби собственной персоной протягивает нам руку, улыбается, представляет свою жену, принимает у нас пальто, каждой клеточкой излучая очаровательное английское гостеприимство.

— Проходите, дорогой, — говорит он, провожая меня в гостиную. — Устраивайтесь поудобнее. Что будете пить?

Ким Филби живет в роскоши. Говорят, квартира у него одна из лучших в Москве. Некогда она принадлежала высокому должностному лицу из министерства иностранных дел. Вскоре после приезда Филби в Москву это должностное лицо переехало в новый дом, и КГБ предложил ее своему выдающемуся разведчику.

— Я сразу ухватился за нее, — рассказывал Филби. — Хоть она и расположена в центре Москвы, но здесь так тихо, будто ты за городом. Окна смотрят на восток, на запад и юго-запад, так что я целый день ловлю солнце.

Он не сказал, что квартира идеально расположена и с точки зрения безопасности: подъезд к дому затруднен, вход легко контролируется. В списках абонентов номер его телефона не значится, почта поступает через абонементный ящик на Главпочтамте. Обычно он забирал ее сам, но с тех пор как западный репортер, в течение двух дней следивший за его ящиком, подошел к Филби на улице, почту для него забирает жена.

Из большой прихожей коридор ведет в супружескую спальню, спальню для гостей, туалетную комнату, ванную, кухню и большую гостиную шириной почти во всю квартиру. Из гостиной виден просторный кабинет.

В кабинете стоит письменный стол, секретер, пара стульев и огромный холодильник. Турецкий ковер и шерстяной палас покрывают пол. На книжных полках, занимающих три стены, размещена библиотека Филби, насчитывающая 12 тысяч томов.

Специальная секция отведена для книг о шпионаже — как документальных, так и художественных. Среди документальных — «Охотник за шпионами» (по словам Филби, ее подарил ему Грэм Грин), «Человек, который хранил секреты: Ричард Хелмс и ЦРУ», «История британской секретной службы», «Совершенно секретно. Для ограниченного пользования», «Хранители лжи», «Атмосфера измены» и «Антология шпионских историй».

Из художественной литературы на эту тему Филби читает Алана Уилъямса (героем одной из его книг является сам Филби), Лена Лаптопа, Джона Ле Карре и Грэма Грина (у него собраны все книги Грина). Есть, несколько детективных романов Дика Фрэнсиса.

Над письменным столом висит большая фотография отца Кима Гарри Джона Бриджера Филби, известного арабиста, а под ней в аккуратненъкой рамке две страницы рукописи Филби-старшего, демонстрирующие его невероятно мелкий почерк. Здесь же висят две большие, фотографии Че Гевары.

Стол освещается старинной лампой. На столе привычные орудия труда писателя — портативная пишущая машинка, стаканчик, с карандашами и ручками, точилка для карандашей, календарь и несколько стопок бумаги, а рядом старые номера «Таймс» и свежий номер «Индепендент».