Андрей Белый - Книга 2. Начало века

[Вероятно, «мистика» и проблема трансцендентности влетели в Белого с «черного хода», ибо парадный вход — «бутафория».

Увы, — ее нет: высказываемые истины естественны для естественника; ими были «заражены» не одни символисты; их исповедовали сотни «студентов», читавших Милля, Спенсера, Вундта, Оствальда, Фехнера, Гельмгольца, как я, штудировавших историю индуктивных наук, как я; и интересовавшихся соотношением естествознания и философии, как я, — например, сын профессора медицины А. Б. Фохта, Борис Фохт, окончивший в эти годы естественный факультет и изучавший Канта на филологическом, с которым у меня бывали схватки и у которого я впоследствии учился тому, как штудировать Канта: с комментариями.]

[36 Там же. 37 С. 41. 904. 38 С. 47. 904. 39 С. 48. 904. 40. С. 44. 904].

Проблема критического мировоззрения волновала меня в эпоху изучения естествознания, она же волновала и в эпоху пребывания моего на филологическом факультете; волновала позднее, определяя встречи с кружком молодых философов — Фохтом, Кубицким, Гордоном, Гессеном, Яковенко, Шпеттом и сколькими, вызывая недоумение, недружелюбие со стороны Брюсова, Мережковского, Иванова, Блока; Брюсов предпочитал в разговорах со мной философии литературу; с Блоком при всем желании было невозможно вести философский спор; в Иванове я старался опрокинуть «реалистическую» концепцию символизма не потому, что она «реалистична», а потому, что его реализм был для меня «метафизическим реализмом».

[Почему же соединялся с ним? Философская оправа на Иванове, филологе, тончайше воспринимавшем «стили» и понимавшем искусство, выглядела «дышлом»; она делалась неопасной мне; его сила и меткость не в философии, а в историзме. Теоретизируя, — он сбивался; но он высказывал тончайшие и глубочайшие истины о символизме, ставя их на исторический фундамент; в моей «теории» он был — отдел, озаглавленный «История символизма»; необходим был Брюсов в другом отделе, озаглавленном: «Символизм и литературные школы».]

В теоретических интересах я был одинок, [и когда говорил врагам «мы», — то разумел себя и надетые на правой руке фикцию «литературоведчества» Брюсова или — «мы — с Брюсовым», на левой — фикцию «исторических экскурсов»; или — «мы — с Ивановым»; я поступал, как напуганный ночной тьмою еврей, показывающий вооруженным разбойникам надетые на руки: шапку и ермолку.

Это было — нелепо, наивно и гордо; оказалось же — непрактичным: в сумме шишек на моем лбу от критических тумаков я ощупываю и те, которые относимы к Брюсову, и те, которые относимы к Иванову.]

«Законы вещества, устанавливаемые… химией и физикой… модели, сосредоточивающие внимание на требованиях, которые мы должны предъявлять изучению формальных принципов»; 1 «указание на массу как на энергию сопротивления равнозначно указанию на динамический базис всякого учения о массе»;2 «законы сохранения вещества… следствия закона сохранения энергии»;3 «современные энергетики пытаются даже формы познания вывести из энергетических процессов»; 4 «Рилъ определил причинность как вид энергетического процесса»;5 «закон эквивалентов нашел бы свое выражение в формальной эстетике»6 [1 С. 182. 906. 2 С. 183. 906. 3 182. 906].

Так говорит естественник; гносеолог в нем понимает: данные механического мировоззрения — модели; пользоваться ими надо с большой осторожностью; так что: хотя «в термодинамике не обойтись без понятия энергии»7, но это «понятие — определенно лишь в той области, где с этим понятием связано понятие о механической работе»8 оно, «вынесенное за пределы частной науки, становится… совершенно не ясным»? критика основоположений механики ставит его в отношение подчинения к теории знания: «механические и динамические понятия оказываются в зависимости от данных гносеологического анализа»; 10 «переход этих понятий… механики к понятиям гносеологическим стоит в связи с расширением каузальной проблемы»11.

Но критика основоположений всякой «науки ставит науку в отношение подчинения к теории познания» 12 вне ее и научная систематика есть «систематика… незнания»;13 ее формулы, практически не раскрытые в жизненном смысле, — отношения, протекающие между неизвестными величинами, или «винегрет из… методических понятий»; 14 «частные логики… требуют общелогического обоснования»15, или — вскрытия многосмыслия отвлеченных понятий в жизненную осмысленность их:

«Теория знания есть введение ко всякого рода миросозерцаниям»; 16 «критическая философия имеет дело с основными проблемами познания»; 17 «она занимает независимое место в ряду прочих наук»; 18 «не против точного смысла научного знания направлено жало…; против иных способов расширения знания»; 19 «само знание становится предметом»;20 «познание — знание о знании» 21.

Что здесь мистического?

В 906, 907, 908 годах Александр Блок и Вячеслав Иванов упрекали «мистика» в отвлеченном рационализме и в безуханной неблагодатности его мыслей о символизме; из «Золотого руна», штаб-квартиры мистических анархистов, летели стрелы Генриха Тастевена по его адресу.

[4 С. 23. 904. 5 С. 31. 904. 6 С. 187. 906. 7 С. 187. 906. 8 С. 187. 906. 9 С. 52. 909. 1 °C. 43. 904. 11 С. 44. 904. 12 С. 55. 909. 13 С. 56. 909. и С. 55. 909. 15 С. 54. 909. 16 С. 54. 909. 17 С. 56. 909. 18 С. 57. 909. 19 С. 57. 909. 2 °C. 57. 909. 21 С. 57. 907].

Был ли рационалистом я?

Рационализм в первые годы начала столетия был представлен рядом школ, берущих начало в Канте: Коген, Наторп, Кассирер, Кинкель с одной стороны, Виндельбанд, Риккерт, Ласк, Кон, Христиансен — с другой рационализировали до крайности трансцендентальный идеализм Канта; отношение к Канту было экзаменом на право быть принятым в общество «порядочно» мыслящих; для этого надо было усидчиво преодолевать некую понятийную гимнастику, заменяющую мировоззрение овладением приемами схоластических головоломок, как-то; знать, чем форма отличается от «формы формы» и почему «форма формы формы» равна «форме формы» 22.

[22 Этими уточнениями занимались последователи ученика Риккерта, профессора Ласка]

В 1905 году я писал против идеализма и рационализма: «Переоценка ценностей… выразилась в бунте против узкого материализма и натурализма… Но… не к рационализму, не… к идеализму призывала новая литературная школа»; в этом-то «но не…» и была загвоздка для понимания моих тогдашних идей; «но» предполагало какое-то «хотя — однако»; «хотя» — относилось к условному допущению метода в отмежеванной ему сфере; «однако» — относилось к отрицанию реальности за методическим смыслом; «но не», — на нем спотыкались: товарищи символисты и «враги» — идеалисты, рационалисты, механицисты, позитивисты, наивные материалисты, метафизические реалисты и теософы; они смешивали в молодом символисте две проблемы: овладения языком, т. е. умением говорить при случае как идеалист, как метафизик, как механицист, как материалист, как теософ, и оценки языка как определяющего мировоззрения; я учился у идеалистов: они были склонными порою меня счесть своим, видя меня оперирующим их понятиями; глупые люди и доселе видят в моих естественнонаучных интересах лишь желание примазаться к… Молешотту; это доказали иные из читателей книги «На рубеже».