Зотов Георгий Георгий - Я побывал на Родине

Сопровождая французских летчиков, побывал я однажды на кладбище, где были похоронены воины этой французской части («Норманди-Ньеменс»). Кресты на могилах павших в бою французов были выкрашены в белую краску, самые могилы находились в порядке, и над ними стоял памятник, тоже белый. Могилы умерших советских граждан были по большей части без крестов, или с почерневшими, покосившимися крестами, осыпавшиеся и заброшенные. Больно мне было это видеть…

Кроме приезжих французов, официальных советских представителей и посольских служащих, вокруг французских могил собралось довольно много советской публики. Католический священник служил панихиду. Я заметил, что несколько пожилых людей из публики быстро перекрестились и, смахнув слезу, стушевались, отошли в сторонку.

Вблизи Москвы были большие поселки, где жили испанцы. Это были люди, которых подростками вывезли в Советский Союз после гражданской войны в Испании. Родители их в большинстве случаев эвакуировались тогда во Францию, или в другие европейские страны.

После войны многие из молодых испанцев принялись разыскивать своих родителей через французское посольство. Некоторые — нашли. К нашему удивлению, они очень быстро получали выездные визы и сразу же уезжали. Достаточно было представить официальный документ о местонахождении родных. Почему советские власти так легко выпускали испанских граждан, никто не мог объяснить, точно так-же, как невозможно было понять, по какой причине чинились в подобных случаях препятствия гражданам других стран.

Наши французы, ожидавшие виз многие месяцы, страшно возмущались этими советскими порядками, но ничего поделать не могли.

Однажды ко мне в гараж вошел какой-то молодой человек и на ломаном русском языке спросил, кто я такой. Я ответил, что я француз. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что мы одни, молодой человек объяснил, в чем дело. Он стремился уехать из СССР, но до сих пор не мог разыскать никого из своих родственников за границей.

Мешая русские слова с испанскими и исковерканными французскими, он слезно умолял меня помочь ему. Он просил, чтобы я нашел во Франции кого-нибудь, кто мог бы прислать ему удостоверение в том, что находится в родстве с ним.

Молодой человек горячился, предлагал мне деньги, отчаянно ругал коммунистов и говорил, что никогда не был так несчастен, как здесь «в этой проклятой стране»! Я постарался успокоить его, и он, растроганно пожав мне руку, ушел, сказав, что придет через несколько дней. Но больше он не возвращался.

Секретарь консула, которому я рассказал об этом случае, объяснил мне, что советские власти не препятствовали выезду только тех испанцев, родственники которых находятся во Франции, или в какой-нибудь другой стране, но только не в самой Испании. Дело в том, что правительство Франко амнистировало бывших участников гражданской войны, сражавшихся на коммунистической стороне, и вот этих-то амнистированных советское правительство считало врагами и не пускало к ним молодых испанцев, живших в СССР. Вероятно, и тот парень, который приходил ко мне, был из такой категории.

Французский посол получил приглашение в Кремль. Пятнадцатого октября открывалась сессия Верховного Совета. Мне страшно хотелось побывать в Кремле, и я попросился везти туда посла.

На право въезда в Кремль нужно было, несмотря на наличие приглашения, подавать еще специальное ходатайство, с указанием различных сведений не только о людях, которые поедут, но даже и об автомобиле, который их повезет.

Через несколько дней прибыли пропуска. Я, разумеется, не мечтал побывать внутри правительственных зданий, но уже сама возможность очутиться по ту сторону кремлевской стены меня волновала. Припоминалось то, что я читал и слышал о Царь-пушке, Царь-колоколе и о кремлевских храмах.

С утра пятнадцатого октября я был сам не свой. Поруганная коммунистами российская святыня вызывала во мне смешанное чувство. Я благоговел перед древним Кремлем и вместе с тем возмущался засевшей там недоброй силой, которая порабощала всю страну. Но эта сила чувствовала себя как в осажденной крепости и оттого смертельно боялась допускать к себе народ… Да что народ — одиночный гражданин не имел туда доступа!

Самого посла в то время в Москве не было, его заместитель и консул были пассажирами машины, которую вел я. Нужно было прибыть ровно к семи часам вечера, и так как от посольства до Кремля расстояние было невелико, то мы выехали в шесть часов, сорок пять минут. Я приоделся получше и, по совету консула, тщательно проверил, все ли у меня в порядке по части документов.

Сыпал мелкий снежок. Я ехал не спеша. Кремлевские ворота были сильно освещены. Перед ними находились неколько человек и два автомобиля. Я медленно подъехал к воротам. На нашу машину направили сильный луч, который осветил развевавшийся на крыле французский флаг. Один из стоявших у ворот просигнализировал мне красным фонариком: остановиться. Сигнализировавший приблизился к моей машине и взглянул на ее номер. Я опустил окно кабины. Проверявший подошел и, откозыряв, сказал:

— Скажите пожалуйста, из какого посольства?

— Из французского, — ответил я.

— Можно посмотреть ваши документы, извините?

— Только мои? — осведомился я.

— Нет, всех, кто в машине.

Проверив документы у меня, он молча возвратил мне их и подошел к другому окну. Сидевший по ту сторону главный консул, сопровождавший заместителя посла, опустил стекло. Охранник (в чине лейтенанта) просунул голову внутрь машины и я, оглянувшись, заметил, что он мельком смотрел документы дипломатов, но зато тщательно осматривал внутренность автомобиля, освещая ее своим фонариком.

— В порядке, — сказал он, возвращая документы моим пассажирам. Потом он опять подошел ко мне и, указывая на одну из машин, стоявших перед воротами, распорядился:

— Следуйте за этой машиной, она вам покажет дорогу.

Я поблагодарил и тронул с места. Но подъехав к той машине, я заметил, что ее задние колеса попали на лед, и так как в этом месте был небольшой подъем, машина буксовала. Мы ожидали, когда она, наконец, тронется. Замещающий посла спросил меня, не могу ли я как-нибудь помочь. С его согласия, я подъехал к передней машине вплотную и, упершись в нее, подтолкнул. Стоявший у ворот офицер откозырял в знак благодарности. Мы въехали в Кремль.

И сразу же я разочаровался. Передняя машина повела нас по каким-то улочкам, между каких-то огромных зданий, совершенно не освещенных. Передняя машина шла довольно быстро, я боялся упустить ее из вида. Ни Царь-пушки и ничего другого, кроме огромных темных зданий и слабо освещенных улочек, не удалось мне увидеть.