Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства

ПОЧТИ ВЕСЬ АВГУСТ 2002 года я провел с Сашей, помогая ему работать над второй книгой, которая называлась “Лубянская преступная группировка”; для этого мы с ним уединились на испанском курорте Ситжес. Книга была сделана в форме вопросов и ответов и основывалась на серии интервью, записанных на пленку в течение предыдущего года. В них Саша поведал о своей жизни — от первых визитов в зоопарк с дедом в Нальчике до того момента, когда Джордж Мензис в Лондоне сообщил ему о получении убежища. Он описал жизнь и нравы ФСБ и рассказал о “битве титанов” — войне спецслужб с олигархами в конце 90-х годов. В последней главе содержалась новая информация по взрывам домов, не вошедшая в предыдущую книгу, включая всю историю с Гочияевым.

Саша привез с собой в Ситжес еще одну историю, дополнившую список странных событий, сопутствовавших московским взрывам. Источником ее был Юлий Рыбаков, депутат Госдумы и член “Общественной комиссии”, который выудил из думских архивов видеозапись и стенограмму заседаний 13 и 17 сентября 1999 года.

Утром 13 сентября, через несколько часов после второго взрыва в Москве, спикер Геннадий Селезнев прервал заседание Совета Думы следующим заявлением: “Вот еще передают: по сообщению из Ростова-на-Дону, сегодня ночью был взорван жилой дом в городе Волгодонске”.

— А в Волгодонске атомная станция, — тут же добавил Владимир Жириновский.

Однако взрыв дома в Волгодонске, при котором погибло 19 человек, произошел не в этот день, а три дня спустя, 16 сентября!

Утром 17-го на заседании Думы Жириновский, как следовало из видеозаписи, не преминул об этом напомнить: “Геннадий Николаевич, — обратился он к Селезневу. — Вы нам в понедельник сказали, что дом в Волгодонске взорван. За три дня до взрыва. Это же можно как провокацию расценивать: если Госдума знает, что дом уже взорван якобы в понедельник, а его взрывают в четверг… Как это произошло?”

— Я понял позицию вашей фракции, — ответил невпопад Селезнев, и под крики из зала отключил микрофон Жириновского.

Рыбаков направил депутатский запрос в прокуратуру, чтобы Селезнева попросили дать объяснения по этому поводу. Ответа так и не последовало.

— Что ты думаешь об этом? — спросил я у Саши, перед тем как он отправился на пробежку вдоль испанского пляжа.

— Похоже, что кто-то в Конторе перепутал порядок взрывов; обычный бардак, — сказал он. — Взрыв в Москве был 13-го, в Волгодонске — 16-го, но спикеру дали информацию в обратном порядке. Надо поговорить с Трепашкиным, может, он что-нибудь нароет.

Он нахлобучил бейсболку и убежал, чем-то напоминив мне Форреста Гампа из американской кинокомедии.

Спустя некоторое время, когда мы снова встретились для вычитки “Лубянской преступной группировки”, он объявил: “Трепашкин сообщает, что человек, который дал Селезневу записку о взрывах — Николай Лях, который в аппарате Думы сидит на связи с ФСБ. Так я и думал”.

УЖЕ НЕ ПЕРВЫЙ раз Трепашкин доказал свои способности. Несколько месяцев я постоянно слышал его имя; Саша вовсю его рекламировал как своего “лучшего человека” в Москве. Трепашкин был теперь консультантом комиссии Ковалева и адвокатом сестер Морозовых. При этом он сообщал, что в военной прокуратуре против него завели уголовное дело — “полная липа”, как он объяснил по телефону — и взяли подписку о невыезде. А теперь Саша уговаривал меня поручить Трепашкину распространять в Москве “Лубянскую Преступную Группировку”, которую мы напечатали в Риге и собирались завозить в Россию через латвийскую границу.

Чем бесстрашнее вел себя Трепашкин, тем больше у меня возникало сомнений.

— Он нарывается на неприятности, — говорил я Саше, — его посадят. Этот человек либо герой, либо провокатор, либо сумасшедший.

— Не беспокойся, он герой, — сказал Саша. — Тверд, как камень. Он никогда не сломается. На него можно положиться.

Я не знал, что и думать. Мне нужно было встретиться с человеком, посмотреть ему в глаза, заглянуть в душу, как сказал бы Джордж Буш.

После приключений в Турции я не мог приехать в Москву, а Трепашкин едва ли мог рассчитывать, что следователь по его делу разрешит ему выехать на Запад. Но созвонившись со мной по безопасному телефону, он сообщил, что сможет приехать на день в Киев, куда российские граждане могли попасть по внутреннему паспорту.

В отличие от Саши, который пришел в КГБ во времена перестройки, Трепашкин имел за спиной пятнадцать лет безупречной службы следователем на Лубянке советского периода, где специализировлся на делах о черном рынке и контрабанде антиквариата и произведений искусства. После развала СССР он перешел в Управление собственной безопасности непосредственно под руководство Николая Патрушева, который впоследствии стал директором ФСБ. Трепашкин расследовал связи генералов с чеченскими криминальными группировками. В 1996 году произошел его конфликт с ФСБ, когда он публично обвинил Патрушева в коррупции. Именно тогда он оказался в списке “объектов” УРПО, и Саше приказали с ним “разобраться”. Трепашкин был женат второй раз, имел двух маленьких детей и сына-подростка от первого брака.

Я ждал его в вестибюле “Президент-отеля” в Киеве и сразу узнал по фотографии, которую показывал Саша: невысокий темноволосый мужчина лет сорока пяти, не слишком приметный, как и положено оперу, слегка склонный к полноте, с пытливым взглядом и сдержанной улыбкой, не эмоциональный, вдумчивый, явный интроверт — полная противоположность Саше.

За несколько часов беседы, которую мы продолжили в грузинском ресторане “Мимино” на Подоле, мне так и не удалось заглянуть Трепашкину в душу. Все мои попытки втянуть его в обсуждение высоких мотивов, которые, как я думал, стояли за его миссией, оказались безрезультатными. Он не высказывал никаких политических суждений и ничего не обобщал. Он вел себя так, будто взрывы домов были заурядным преступлением, а он — обычным сыщиком.

В конечном итоге мне пришлось отказаться от попыток разобраться в его мотивации. Но я должен был знать наверняка, что он понимает пределы наших возможностей ему помочь, если за него “возьмутся всерьез”.

— Миша, если можно тебя так называть, ты понимаешь, что если ты будешь продолжать в том же духе, тебя посадят? — спросил я.

— Я не собираюсь нарушать закон, Александр Давыдовыч, — очевидно, ему пришлась не по вкусу моя фамильярность. — Если меня арестуют, то это будет незаконно.

— Именно так, Михаил Иванович! — мне пришлось вновь перейти на вы. — Должен вам сказать, что я очень даже за то, чтобы вы продолжали свою благородную деятельность. Но я убежден, что она долго не продлится и плохо для вас кончится, а мы мало что сможем сделать.

— Я делаю это не для вас, — сказал он. — У меня есть клиенты, Татьяна Александровна и Елена Александровна Морозовы. Я также сотрудничаю с Сергеем Николаевичем Юшенковым, депутатом Государственной думы.