Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства

Решением суда запрос на экстрадицию Закаева был признан политически мотивированным, и было определено, что доказательства по делу сфабрикованы российской стороной, применявшей принуждение свидетелей, пытки и прямой подлог. Суд также согласился с тем, что если Закаев будет выдан, его ждет расправа и возможная гибель, как это произошло со многими видными чеченцами, попавшими в российский плен. Это был сокрушительный удар по репутации России как правового государства. Дело Закаева обернулось полным поражением Кремля.

После объявления вердикта мы собрались в любимом ресторане Ахмеда — “Аль-Хамре”, что на Шепардс-маркете. Звучали тосты за здоровье судьи Уоркмана, адвокатов, свидетелей, правозащитников, олигархов, журналистов, лондонской полиции, Ее Величества Королевы и даже Давида, чудом победившего Голиафа. Но во всем этом явственно ощущалась нотка тревоги: все понимали, что противник непременно нанесет ответный удар.

На том банкете присутствовали два человека, которым, если верить в судьбу, было отведено еще по три года жизни: Саша Литвиненко и приехавшая из Москвы Аня Политковская. Они познакомились в зале суда и быстро нашли общий язык: обоих жгли стыд и чувство вины за действия России в Чечне. И они моментально сдружились, так как были из одного теста — конспирологи, ожидавшие худшего от мрачных сил, которым бросили перчатку, относившиеся с напускным безразличием к угрозе собственной жизни.

С Ахмедом Закаевым.

“С первой же встречи они стали друзьями — непоседливый русский опер и видавший виды чеченский партизан”.

Владимир Терлюк.

“Он работал на российское посольство, но хотел бы перейти на нашу сторону”.

В мемуарной литературе ходит рассказ о том, как однажды лидер формалистов Шкловский на одном из диспутов с соцреалистами сказал: “На вашей стороне армия и флот, а нас четыре человека — что же вы так боитесь?” Перефразируя Шкловского, Саша Литвиненко сказал, что против нашего безнадежного предприятия Кремль задействовал “армию и флот” — могучие ресурсы российских спецслужб.

— Спецслужба предназначена для того, чтобы бороться с другой спецслужбой, — развил он свою мысль в интервью “Нью-Йорк Таймс” в 2004 году. — Когда спецслужба работает против отдельного человека, у него нет шансов.

Саша был фаталистом. Его сиюминутная жизнерадостность удивительным образом уживалась с глубоким долгосрочным пессимизмом. Марину, впрочем, он успокаивал, объясняя, что спецоперации обычно бывают направлены против первых лиц, поэтому, если говорить о возможной спецоперации ФСБ в Лондоне, то в первую очередь остерегаться надо Борису и Ахмеду, а ему уже во вторую.

— К тому же, дорогая, у меня нюх, как у собаки, — убеждал он ее. — Если появится опасность, то я ее вовремя почую.

Я не разделял Сашиных опасений, считая, что в Лондоне вся компания находится в полной безопасности. Что же касается тех, кто был в России, мне не верилось, что против горстки маргинальных политиков и журналистов Кремль пустит в ход силы и средства, предназначенные для борьбы со шпионами и террористами, то есть попросту начнет их убивать. Мой опыт сложился в брежневские времена, когда диссидентов не убивали, а сажали в тюрьму или в психушки; этого я ожидал и в данном случае. Поэтому когда в Москве начали происходить загадочные убийства наших друзей, я не соглашался с Сашиными версиями. Каждое из этих убийств имело “неконспирологическое” объяснение, а их череда могла быть случайным совпадением. Только его собственная смерть убедила меня в том, что он был прав. Он так и не успел сказать: “Вот видишь, ведь я же предупреждал!”, но последнее слово в этом споре осталось за ним.

УТРОМ 21 АВГУСТА 2002 года депутат Госдумы и член руководства “Либеральной России” сорокапятилетний Владимир Головлев вышел из своего дома в районе Митино прогуляться с собакой. Домой он не вернулся: около восьми утра он был убит двумя выстрелами в упор на безлюдной тропинке в лесопарке напротив дома. Следователь Михаил Авдюков сообщил журналистам, что покушавшихся было двое, но кроме гильз, валявшихся рядом с телом, других следов не обнаружилось. Два телохранителя, которые обычно сопровождали Головлева, по непонятным причинам в то утро на работу не пришли.

До сих пор не появилось ничего, что прояснило бы обстоятельства гибели Головлева — не первого и не последнего из шумных нераскрытых убийств, время от времени сотрясающих Россию. Но оно стало первым из серии ударов, обрушившихся на наш лагерь.

Годом раньше Головлев вместе с Юшенковым появились у Березовского в Шато-де-ля-Гаруп с предложением создать оппозиционную партию. Головлева считали “денежным мешком” Юшенкова, но на новую партию требовалось гораздо больше ресурсов, чем он мог себе позволить. Говорили, что его благосостояние уходит корнями в туманные времена приватизации начала 90-х, когда он был “человеком Чубайса” — председателем Комитета по управлению госимуществом (КУГИ) Челябинской области. Незадолго до убийства его вызывали в прокуратуру на допрос по делу о коррупции в Челябинске. Тогда он заявил, что обнародует сенсационные материалы, касающиеся происхождения многих челябинских состояний. Большинство сторонних наблюдателей сходились на том, что убийство было связано с какими-то его старыми приватизационными делами.

Юшенков однако утверждал, что вызов в прокуратуру, как и само убийство, были местью за участие Головлева в “Либеральной России” и сотрудничество с Березовским.

Появилась и третья версия. Ее обнародовал в газете “Московский Комсомолец” Александр Хинштейн, журналист, слывший рупором спецслужб — тот самый, который когда-то опубликовал “расшифровку” разговора Березовского с Удуговым. Хинштейн утверждал, что причиной убийства стала внутрипартийная борьба в “Либеральной России”. И тут он назвал мою фамилию: “Упорно замалчиваемый либералами [внутренний] конфликт рассматривается следствием как один из наиболее вероятных мотивов преступления. Эта версия напрямую связана с ближайшим сподвижником Березовского, американцем Александром Гольдфарбом”.

Далее я с интересом прочел, что будто бы вместе с московским представителем “Фонда гражданских свобод” Павлом Арсеньевым я похитил из кассы “Либеральной России” 12 миллионов 700 тысяч долларов, а Головлев об этом узнал и собирался рассказать Березовскому. Тогда я приказал Арсеньеву убрать Головлева.