Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Осенью 1918 года тетя Екатерина Яковлевна уехала на несколько месяцев в Москву, и я осталась, по сути дела, "хозяйкой" на ее Курсах. В ноябре по возвращении из Москвы тетю арестовали большевики. Мне пришлось вернуться домой от Кедровых и опекать Лёлю, которая держалась очень храбро. Тетины Курсы оказались полностью на мне. Через два месяца тетю выпустили и даже извинились за ошибку. В скором времени она опять уехала в Москву. Там она, к нашему с Лёлей ужасу, вступила в коммунистическую партию. Но я никогда не считала ее большевичкой по духу.

О своих отношениях с Екатериной Яковлевной я писала тете Оле:

..Иногда на меня находят такие минуты отчаяния, что хочется порвать все с Саратовом и уехать куда-нибудь. Но куда? И теперь я обращаюсь к тебе за советом, как мне быть??? <���…> Я больше не могу, не могу. Мне невыносимо тяжело стало. Но самое тяжелое то, что сколько раз я ни говорила с тетей по сердцу, к концу мы никогда не приходили. Сколько раз я обращалась к ней за советом: как нам быть, что бы она сделала на моем месте? Она мне отвечала: "Если хочешь быть самостоятельной и свободной, то уходи; если же думаешь о будущем, то оставайся!" Теперь ты сама мне скажи, тетя Оля, что мне делать, как мне быть? У нас создались такие отношения, что сказать невозможно. Главным образом недоразумения у нас выходят на почве недоверия…

Письмо я не дописала и не отослала, оно сохранилось у меня. Несмотря на такие отношения, я все же осталась жить с Екатериной Яковлевной. Это было непросто, но благодаря этому я получила достаточно крепкую закалку, что, безусловно, помогло мне выжить в моей самостоятельной жизни.

1919 год был годом продолжения борьбы за самостоятельность, за свой жизненный путь. Все мысли были об учебе, заработке, специальности. Летние каникулы провела на даче в Большой Поливановке. Было увлечение Глебом Миловидовым, бывшим военным царской армии.

В конце лета 1919 года 3-ю Советскую школу, а с ней и библиотеку, которой я ведала и в которой с удовольствием работала, неожиданно переселили в бывший Коммерческий клуб. В здании реального училища расположился военный госпиталь. Надо было срочно переносить книги. Из учебных кабинетов книги вынесли быстро, но с книгами библиотеки было сложнее. Госпиталь был переполнен. Раненые лежали в вестибюле прямо на полу. Мне и 3–4 девочкам из моего класса по рукоделию пришлось носить книги, переступая через лежащих раненых и больных сыпным тифом. Никто нас не предупредил об опасности. В итоге я заболела сыпным тифом. К счастью, мои помощницы не заразились. Таня Кедрова отвезла меня в больницу. Болела я тяжело. Таня Кедрова и Муся Минкевич прибегали ко мне и приносили еду. Рядом со мной лежала пятнадцатилетняя девочка из рабочих. Она произвела на меня глубокое впечатление: впервые я близко увидела детей рабочих, детей новой формации человека. Девочка уже выздоравливала и нежно ухаживала за мной, и я не чувствовала себя совсем одинокой, к тому же моя соседка оказалась заядлой театралкой. Еще в больнице я заболела паратифом, а после выписки — возвратным тифом. Выходила меня Таня Кедрова.

Придя в себя после долгой болезни, я посмотрела на себя в зеркало и содрогнулась: худая, голова обрита. В первый же день навестил меня Глеб Миловидов, ужаснулся и больше не приходил. Я не очень горевала, но перед подругами было неловко — кавалер бросил. Вскоре он женился на дочери богатого саратовского фотографа. Случайно, уже в 1920 году, я встретила его в поезде на пути в Москву. Он был очень внимателен, уступил мне свое место в мягком вагоне. В 1920-х годах он умер в Москве.

В том же 1919 году Надя, дочка маминой тети Амалии Федоровны, вышла замуж за Володю Дурасова, который происходил из семьи потомственных дворян Дурасовых. Надино замужество отвлекло моих родственников от моей болезни. Им было не до меня. В то время в Саратове был настоящий голод. Я никогда не забуду, как однажды я шла по Немецкой улице, в это время бежавший впереди мальчик с ведерком упал, и из ведерка что-то вылилось, очевидно, суп. Тогда мальчик лег на живот и начал с мостовой собирать то, что было в ведерке, и есть. Это было ужасно.

У Кедровых было голодно. Иногда подкармливал нас старыми сухарями сотрудник ЧК, который жил в реквизированной у Кедровых комнате. Помню, как однажды пришла тетя Екатерина Яковлевна и принесла курицу и большую буханку хлеба. Конечно, курица и хлеб тотчас же пошли на общий стол, это был настоящий пир. Но по-настоящему мы не голодали. Я уже к тому времени работала в двух библиотеках и получала две продовольственные карточки.

Началось классовое расслоение. Я впервые почувствовала, что я не принадлежу ни к тем и ни к другим: я не буржуазия, потому что мои родители давно умерли, но вместе с тем я и не пролетарий, хоть и работаю по найму, но у меня аристократическое происхождение, интеллигентный вид и нет знакомых среди рабочего класса, наоборот, все мои подружки из буржуазии и дворян. Насильственное деление людей вызывало у меня протест против советской власти.

К концу года я начала медленно выздоравливать. Надо сказать, что после тифа я стала гораздо крепче. За время моей болезни библиотека 3-й Советской школы, которой я заведовала, влилась в Городскую библиотеку. Однако школьная библиотека была выделена и обслуживала читателей 3-й Советской школы. Работала я энергично, но без энтузиазма. Боролась с начальниками, защищая интересы школы, хотя школе это было безразлично. Одновременно я работала библиотекарем на тетиных Курсах. И там и там занимала штатные должности и получала зарплату.

Все мое внимание было обращено на тетины Курсы. В августе, когда начались занятия, одновременно явились все записавшиеся. Пройти в помещение Курсов было просто невозможно. Толпа шумела, ничего не было слышно. Мне пришлось схватить табуретку, встать на нее и крикнуть: "Слушайте!" Не сразу, но шум затих. Когда собравшиеся успокоились, я сообщила всем номера их групп и место занятий. Порядок был восстановлен. Откуда тогда, в 20 лет, у меня была такая смелость и решительность, я удивляюсь и сейчас. Но я почувствовала тогда свою силу и поверила в себя. Это был переломный этап в моей жизни. Я решилась ехать в Москву, чтобы по-настоящему встать на ноги.

Я уехала в Москву в конце ноября 1920 года по служебной командировке Губнароба (Губернского управления народного образования) для того, чтобы привезти в Саратов из Центропечати вагон (именно железнодорожный вагон!) новых книг, которых в Саратове уже долгое время не получали.

Ехала я вместе с тетей Екатериной Яковлевной. Они с Лёлей покидали Саратов навсегда. Свои Высшие курсы иностранных языков тетя полностью передала государству. Остановились мы в Москве у знакомых Екатерины Яковлевны в Ермолаевском переулке около Патриарших прудов. Тогда я впервые встретилась с Кларой Цеткин, которая много делала для тетиных курсов в Саратове — помогала получать ассигнования для развития Курсов.