Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

В декабре 1920 года тетя Екатерина Яковлевна и профессор МГУ, известный лингвист Иван Иванович Гливенко приступают к организации в Москве Неофилологического института (НФИ) как единого руководящего центра преподавания иностранных языков в стране — от научно-исследовательской работы до обучения иностранным языкам. Первоочередной целью Института являлась методическая помощь преподавателям иностранных языков и подготовка новых педагогических кадров. Структура Неофилологического института включала целый ряд подразделений: научно-исследовательский и учебный институты, высшие курсы иностранных языков, подготовительные курсы, кабинеты, студии, библиотеку и пр. Под контролем НФИ должны были создаваться учебные институты, техникумы, курсы, практические группы по обучению иностранным языкам. Главпрофобр Наркомпроса, в руках которого было сосредоточено руководство всеми высшими учебными заведениями страны, придавал большое значение будущему центру изучения иностранных языков.

На Арбате на 5 этаже дома на углу Денежного и Глазовского переулков было найдено и помещение для Института — пятикомнатная квартира с двусветным залом, с антресолями. До революции дом принадлежал известному московскому адвокату Мандельштаму, эмигрировавшему в 1918 году. Говорили, что в начале века он помогал Ленину финансами и что Ленин дал ему разрешение на возвращение, но адвокат так и не вернулся. О Мандельштаме ходило множество легенд. Рассказывали, что в дореволюционных журналах "Русское богатство" или "Мир божий" был опубликован роман о его жизни с какой-то артисткой, об "афинских ночах" в квартире в Денежном переулке. Но с 1918 по 1920 год квартира стояла брошенной, и в ней обосновались беспризорники: паркет и мебель пошли на топку, обивка на одежду. Мы застали печальную картину: окна разбиты, лифт не действует, отопление не работает, электричество включают лишь временами. По всей квартире валяются книги на немецком и французском языках.

Вернувшись из Киева в Москву сразу же после Нового года, я стала жить вместе с тетей и Лёлей в мансарде над помещением Неофилологического института.

Настроение у меня было боевое, я с энтузиазмом взялась за выполнение порученного мне в Саратове задания — привезти вагон текущей литературы для саратовских библиотек и просветительских организаций. Я каждый день бегала в Центропечать. Трудности меня не останавливали, боролась. В результате в феврале мне удалось получить книги и железнодорожный товарный вагон для их перевозки. Но сопровождать вагон никто не брался. Пришлось мне взяться и за это. На товарной станции старый проводник мне сказал: "Девушка, милая, неужели вы не понимаете, что живой до Саратова не доедете? Ведь сейчас с фронта домой едут солдаты. Выбросят эту самую вашу печать, и вы ничего не сможете сделать. Тут нужно, по крайней мере, двух мужчин с наганами". Я ему объяснила, что помощников у меня нет. Он сжалился надо мной: "Ну, давайте, я возьму вас под свою опеку, но смотрите — не выходить, не топить и не показываться. Я вас закрою в вагоне на замок Сколько ехать будете — не знаю. Может быть, и неделю". На мое счастье, запертой я ехала только двое суток, больше бы я не выдержала. Я довезла книги в целости! Радость саратовцев была огромна. Они получили свежие номера журналов, новую литературу, брошюры.

В ночь, когда я вернулась в Саратов, у Кедровых был обыск. У меня забрали нитки, которые я привезла для своих саратовских знакомых, а также чистые бланки Саратовских Высших курсов иностранных языков Е.Кестер. Время было тяжелое. К Саратову приближался фронт. ЧК брала в заложники представителей элиты саратовского общества, их свозили на заминированную баржу на Волге. Весной 1921 года арестовали и Бориса Николаевича Кедрова, отца Тани, но вместо него на баржу пошел его сын Игорь. К счастью, фронт отошел от Саратова и, вопреки правилам большевиков, арестованные были возвращены домой. Но испуга было много.

Еще в январе 1921 года, перед возвращением в Саратов, я получила от Наркомпроса приглашение переехать в Москву на работу и приступить к созданию библиотеки для организуемого Неофилологического института. Внутренняя борьба "за" и "против" была большой. Но я понимала, что в Саратове мне делать нечего, даже своей квартиры у меня не было. Поначалу Саратовский губернский отдел народного образования не отпускал меня. Помог мой "подвиг" — доставка из Москвы в Саратов вагона современной литературы. Это произвело на всех большое впечатление. Так "вагон литературы" решил мою судьбу: весною 1921 года мне разрешили переехать в Москву.

В конце июня 1921 года я распрощалась с саратовскими подругами и села в поезд. Было грустно уезжать из города, где прошли детство и юность, много радостных дней, но больше тяжелых. Здесь я осиротела, здесь познала чувство одиночества. Но в Саратове я обрела самостоятельность, которая мне была так нужна.

Приехав в Москву, я, по просьбе Екатерины Яковлевны, сразу же поехала в Киев за продуктами к зиме. Повезла с собой какое-то барахло, чтобы обменять на гречку, сахар, муку. Остановилась у тети Ольги Яковлевны. Она помогала мне с добычей продуктов. Ни Василия Николаевича, ни Марии Николаевны, ни других Москаленко я не видела. Привезла продукты в Москву. Тем самым были сделаны запасы на зиму 1921–1922 годов, что развязало руки Екатерине Яковлевне, собиравшейся в командировку в Германию. Мы с Лёлей были на несколько месяцев обеспечены продуктами.

Вернувшись из Киева, я приступила к организации библиотеки при Неофилологическом институте. Распоряжение Наркомпроса РСФСР о ее организации уже было. В архиве сохранился приказ от 27 июня 1921 года Главпрофобра Наркомпроса о назначении меня заведующей библиотекой Неофилологического института. В приказе говорилось, что мне поручается набрать сотрудников для создаваемой библиотеки и оборудовать ее. Наркомпрос предоставил мне квартиру в мансарде дома в Денежном переулке, где я уже жила. Я тут же начала собирать книги для библиотеки и искать сотрудников. Одновременно помогала в организации Неофилологического института, которая шла полным ходом: новое учреждение находилось на госбюджете Наркомпроса РСФСР, был утвержден устав НФИ, утверждена смета расходов на 1921–1922 учебный год, включавшая и капитальный ремонт помещений в Денежном переулке. Значительная часть набранных сотрудников и преподавателей начала подготовку к занятиям. Главпрофобр Наркомпроса РСФСР, в ведении которого находились все высшие учебные заведения, придавал большое значение Неофилологическому институту как будущему центру обучения иностранным языкам.