Мария Романова - Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

Мадемуазель Элен одевала меня молча; это были тяжелые минуты для нас обеих. После двенадцати лет радостей и печалей, которые мы делили с ней, надо было расставаться. Все наши недоразумения были давно забыты; они остались частью моего детства, мои дорогие воспоминания, и хорошие или плохие, частью прошлого.

Я вырвалась из ее объятий и присоединилась к принцу. И вместе мы пошли проститься с монархами. Императрица, всегда испытывавшая ко мне материнские чувства, была очень ласкова в тот вечер. Она надела мне на палец прекрасное кольцо с сапфиром – ее прощальный подарок.

Нас отвезли на вокзал, и мы отправились в Санкт-Петербург. Там мы должны были провести несколько дней в старом дворце моего дяди. В сопровождении русского и шведского почетного эскорта мы вечером приехали во дворец, где нас ожидала тетя, снова с хлебом и солью в знак гостеприимства.

Она осталась с нами на поздний ужин. Затем все ушли и оставили нас одних.

На следующий день шаферы, которыми были все наши дяди и двоюродные братья, во главе с моим братом приехали ко мне с букетом цветов и остались на обед. Во второй половине дня мы наносили визиты, а вечером отправились в Царское Село на гала-концерт, который давали московские артисты. Через день-другой мы поехали в Зимний дворец на церемонию под названием «Большой дипломатический круг» и «Baisemain». Хотя это происходило утром, все должны были быть в бальных платьях и диадемах. На мне было платье со шлейфом из небесно-голубого бархата, расшитого золотом, и гарнитур из бирюзы, который когда-то принадлежал моей матери.

Сначала мы принимали послов; они по одному входили в комнату, где стояли мы. Первым был посол Турции, в то время старшина дипломатического корпуса. Наши диалоги не отличались разнообразием: несколько поздравительных слов, несколько комплиментов, поклоны и слова благодарности.

После приема послов мы перешли в соседнюю комнату, где вдоль стен группами стояли главы дипломатических миссий с секретарями и посольскими служащими. Слева от меня в линию выстроились дамы: сначала супруги послов, затем жены министров и секретарей. Так как я никогда не выходила в свет, почти никого не знала, и вид этой огромной залы, заполненной незнакомыми людьми, чьи глаза были прикованы к нам и следили за каждым нашим движением, внушал настоящий страх.

Я подходила поочередно к каждой из дам, принц направился в противоположную сторону. Поговорив со всеми дамами, я перешла к кавалерам, останавливаясь у каждой группы. После официальных представлений я протягивала руку для поцелуя, говорила пару слов и двигалась дальше. На протяжении всей церемонии за мной следовали паж, который нес мой шлейф, и почетный эскорт. В завершение мы с принцем стояли бок о бок в течение более двух часов, пока городские жители, получившие доступ во дворец, поочередно проходили перед нами. Все они, женщины и мужчины, целовали мне руку.

Мы провели в Санкт-Петербурге восемь дней в череде ужинов, балов, приемов, ответных визитов и аудиенций. Все это было для меня ново и довольно занимательно.

Настал день нашего отъезда, грусть от которого смягчал тот факт, что отец собирался часть пути проделать вместе с нами. В каком-то смысле я уже попрощалась с Россией, когда уезжала из Москвы. А в конце медового месяца я должна была встретиться со своим братом Дмитрием в Париже. И все же, когда я увидела его на платформе, остающегося в одиночестве с моей тетей, когда я подумала о пустоте комнат, куда он вернется, мое сердце болезненно сжалось.

С этого момента наша жизнь разделилась, каждый должен был идти своим путем, вести свои сражения в одиночку. Радости и печали нашего детства тесно связали нас, а нежность и любовь, которые объединяли, никогда не ослабевали. И теперь интриги моей тети, без сомнения преднамеренные, разводили нас в разные стороны. Я должна была встретить свою судьбу одна, в новом и незнакомом мире.

Все было сделано за меня; я была беспомощна. Защищенное и ограниченное существование великой княжны до сих пор внушало мне, что все мысли о независимости или инициативе бесполезны, даже опасны. Я была воспитана по образцам, которые тогда были распространены в монарших кругах, и ориентировалась на себе подобных. Это «равнение» проникло в наш круг задолго до массовой уравниловки; принцесса, которая выделялась своими интеллектуальными способностями или стремлением к интеллектуальной деятельности, если она выходила за рамки обычной благотворительности, вызывала зависть, критику и иронию окружающих. Интеллектуальная посредственность была и убежищем и защитой; это не было особенностью монаршего быта только в России.

Поменяв страну, я не поменяла обстановку. На месте моей тети оказались другие люди, на месте моей гувернантки – фрейлины. Это отсутствие существенных изменений ощущалось мною болезненно, но неотчетливо – я так мало знала о мире, о простой искренней дружбе, о России, ее истинной жизни, духовной силе, ее бескрайних просторах, ее бесконечных красотах.

Кроме своего брата, мне не о чем было жалеть: ни семьи, ни дома, ни привязанностей у меня не было. И все же, несмотря на печальные воспоминания детства, несмотря на свою жизнь, лишенную высшего содержания и существенных интересов, несмотря на отсутствие ощутимых уз со своей родиной, я так или иначе сохранила пылкое преклонение перед своей огромной загадочной страной. Не зная ее, я инстинктивно чувствовала ее слабости и безграничные возможности, ее безумие и мудрость, и всегда в своем сердце, пока жива, я буду отождествлять себя с Россией.

Наше свадебное путешествие началось с визита к королеве Швеции, матери моего мужа, чье слабое здоровье не позволило ей присутствовать на нашей свадьбе. Урожденная принцесса Баденская, в то время она находилась в Германии, в Карлсруэ, вместе со своей матерью великой герцогиней Луизой.

Там нас ожидал официальный прием. Мне было необходимо выйти из поезда в изысканном вечернем платье в украшениях. Можно себе представить, насколько непросто мне было одеваться в обычном купе первого класса! В Карлсруэ мы обнаружили, что при дворе носят траур по дедушке моего мужа. Все принцессы и фрейлины ходили в черных платьях и вуалях, а любимые стулья покойного великого герцога были отмечены траурными венками на сиденьях.

Великая герцогиня Луиза, дочь императора Вильгельма I, была одной из последних представительниц поколения принцесс, которые теперь исчезли. Это была пожилая дама, сочетавшая строгие принципы и железную волю с большим умом и чрезвычайно широким кругом интересов. Несмотря на мой юный возраст, она всегда относилась ко мне уважительно, что удивляло меня. С восьми часов утра, когда она присылала ко мне свою первую камеристку осведомиться, хорошо ли я спала, ее учтивости не было конца. Она часто входила в наши апартаменты, когда мы с мужем еще завтракали. Даже в этот час она уже была одета в черное креповое платье с длинным шлейфом и в руке, затянутой в черную перчатку, держала веер.