Мария Романова - Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

Так на окраинах России в те дни формировались новые княжества. Самым крупным из них был Великий Новгород. В то время когда он находился в зените своего могущества, в XIII—XIV веках, земли, подвластные Великому Новгороду, простирались от Финского залива до Белого моря.

На западе и юго-западе для защиты от чужеземных вторжений у Новгорода были крепости. Из них Псков был самой важной.

В Новгороде сходились обширные торговые интересы; сырье из центральных районов России обменивали на западе на мануфактуру, изделия из металла, вина. Первыми иностранцами, приехавшими в Новгород, были купцы из города Висби на острове Готланд.

В Новгороде была республиканская форма правления, вече, народное собрание, в котором право на участие имел каждый новгородский домовладелец. Когда в XIV веке Псков стал достаточно сильным в торговом и военном отношении, чтобы отделиться от Новгорода, он учредил у себя похожее правление посредством голосования. И псковское вече было даже лучше организовано и было более стабильным, чем новгородское.

В 1916 году это был красивый город, мало изменившийся со временем. Он поднимался на каменистом мысе, где река Псков впадает в широкую и глубокую реку Великую. Внушительные развалины стен ее древней внутренней крепости, детинца, можно увидеть до сих пор. В древние времена город был построен вокруг этой крепости, а затем окружен внешней стеной, которая в некоторых местах все еще сохранилась. Посреди детинца возвышается огромный и немного неуклюжий на вид собор Святой Троицы, который впервые был построен в XII веке, но с тех пор неоднократно горел и был восстановлен в своем современном виде во время правления Петра Великого. Гуляя по этому старинному городу, я имела привычку разыскивать древние церкви. Они отличались особенной архитектурой: низкие, широкие, с неровными стенами и обрубленными углами, которые ближе к фундаменту становились толще; создавалось впечатление, что они неуклюже протиснулись из толщи земли. Церквушки всегда были побелены; обычно у них были зеленые купола и крыши.

Рядом с этими церквями, но в стороне от них высились колокольни, как ровные квадратные колонны, и под небольшими зелеными крышами этих колоколен в овальных проемах можно было увидеть колокола всех размеров. Стены этих старых церквей были такими толстыми, что внутренняя часть помещения была удивительно небольшая; а их своды подпирали две или четыре колонны, такие массивные, что, в конечном итоге, оставляли очень мало места для прихожан.

Псков был особенно привлекателен зимой. В это время года по какой-то причине он казался не таким провинциальным; вероятно, потому, что снег скрывал его неприглядность и грязь. Позади госпиталя на высоком берегу реки Великой был расположен старый сад, который, вероятно, принадлежал какой-нибудь старой усадьбе. Казалось, этот сад опирается на останки городской стены, с которой открывался замечательный вид на широкую гладь реки, на сверкающие белые просторы, простирающиеся на много миль во все стороны от города, и на сам город, словно раздавленный под весом снега. Там и сям по обеим сторонам реки солнце весело играло на позолоченных крестах церквей; а напротив, прямо посередине реки, на низеньком острове одиноко стоял почти безлюдный монастырь, окруженный полуразрушенной стеной. Там жили только несколько седовласых, согнутых от старости монахов, которые вели нищенскую жизнь. Этот вид был мне так хорошо знаком, что я полюбила его, и он стал мне казаться неотъемлемой частью моей жизни в Пскове.

В старых церквях, которые я часто посещала, находила предметы искусства, на которые веками не обращали внимания. Однажды на уединенном церковном кладбище недалеко от Пскова я обнаружила настенную роспись XII или XIII века, покрытую побелкой. В некоторых местах побелка облупилась, открыв взору прекрасно сохранившееся изображение. Я пришла в восторг от своей находки; и по сей день я помню, какое удовольствие мне это доставило, помню отчетливые силуэты тех худощавых святых. После войны я планировала предпринять попытку расчистить эту церковь.

Я начала посещать женские и мужские монастыри, где свято хранили обычаи давно ушедших дней. Иногда я вставала рано, чтобы помочь на заутрене в соседней женской обители до начала работы в больнице. Если это происходило зимой, на улицах было еще темно, и тускло освещенная церковь была почти пустой.

Монахини бесшумно скользили по церкви, меняя свечи в больших подсвечниках перед иконами, и пели в хоре детскими бесстрастными голосами. Их лица были обрамлены черными платками, на которые были надеты черные чепцы, а руки терялись в широких рукавах платьев. Служба проходила медленно, с соблюдением всех правил – ведь у них почти не было никаких других занятий, кроме молитв. В конце богослужения ко мне подходила какая-нибудь послушница с приглашением от настоятельницы на чашечку чая. И тогда в сопровождении этой послушницы я покидала церковь и шла через двор в апартаменты настоятельницы.

В ее гостиной мебель была скрыта под белыми чехлами, а на подоконниках стояли маленькие пальмочки. Стол был уже накрыт; кипящий самовар стоял среди чашек во главе стола, рядом были горячие вафли и варенье. Настоятельница, придерживая широкий рукав своей рясы, предлагала мне сесть. Тихие послушницы со смиренно опущенными глазами приносили и уносили подносы и шептали что-то в дверях. Иногда настоятельница посылала за матерью казначейшей и просила ее принести из мастерской какую-нибудь из только что законченных вышивок, которыми она особенно гордилась. И всегда перед окончанием чаепития она жаловалась на тяжелые времена, на высокую цену на муку и на бедность монастыря. Было ощущение, что целые поколения настоятельниц до нее говорили точно те же слова и думали точно так же.

Я собирала старинные иконы и возвращала им их прежний вид, сметая слои пыли и паутины, аккуратно, с благоговением несла свои находки в госпиталь. Один специалист научил меня, как надо очищать эти доски, потемневшие от дыма и времени. Медленно, очень осторожно я соскребала толстый слой грязи, и постепенно появлялись яркие цвета и позолота, и украшения, и группы святых.

Старинные предметы, казалось, не внушали людям духовного звания никакого благоговения или ощущения их ценности. Когда они не могли уже больше служить, их просто выбрасывали. Священники варварски обращались с этими драгоценными символами, часто портили их до неузнаваемости, ломали их совершенно или теряли их.

Отсутствие каких-либо систематических исследований псковских древностей и опасность их полного уничтожения заставили меня предпринять попытку составить каталог, иллюстрированный, где это возможно, фотографиями и моими собственными набросками. У местного епископа я получила разрешение и приступила к работе. Фотографии с икон и настенных росписей нужно было делать на месте особым образом и с величайшей осторожностью. Этим делом и проявлением фотопластинок занималась я сама. Вышивки и небольшие по размерам предметы я брала домой и делала с них наброски в своей комнате.