Николай Долгополов - Абель — Фишер

В общем, как ни крути, а именно дальновидности Берии-чекиста мы во многом обязаны той скорости, с которой в обескровленной войной стране создавалась атомная бомба. Научный прорыв совершался совместно: разведчики рисковали и информировали, а наши ученые, не тратя времени на повтор чужих исканий, метаний, проб и ошибок, воплощали в практику…

Тысячи простых солдат, шахтеров, заключенных добывали уран. Вот уж с чьим здоровьем, да что там — жизнями не считались, посылая людей чуть ли не на верную смерть. Выживали единицы, но это оставалось наглухо засекречено и мало кого беспокоило, воспринимаясь как должное. Безжалостность приносила плоды: появился свой уран.

В государстве царил не аскетизм — кромешная бедность. Мой покойный отец, военный корреспондент Совинформбюро и «Известий», рассказывал, что вырываясь с фронта навестить раненых друзей в госпиталях, переживал за них страшно. Что не хватало лекарств, знали все и с этим терпеливо мирились. Но вот с другим… Люди отдавали жизнь, а кормили их плохо, и даже чай наливали в жестянки от консервов! Все средства, как думалось, шли на фронт. Оказывается, не только: миллионы могучим потоком вливались в науку, в атомные разработки.

Когда в конце 1944-го — начале 1945-го Берия возглавил атомный проект, ученые, над ним работавшие, почувствовали это сразу. Им прибавили зарплату, увеличили пайки, ведущих обеспечили машинами и даже дачами.

Курчатов в посланиях к Берии не стеснялся. Иногда, ознакомившись с переданными ему документами, честно писал: «Ввиду того, что исследования по этому методу у нас совсем еще не продвинулись вперед…»

А разведка творила чудеса! Расскажу о том, что еще никогда не попадало на страницы. В конце 1960-х — начале 1970-х годов военный перевод в Московском государственном институте иностранных языков преподавал полковник Павел Ангелов. Исключительно легкий в общении, любящий шутку, отлично знающий язык, был он любимцем переводческого факультета. Мне повезло: Ангелов вел нашу английскую группу. Бывало, повесив на стул полковничий китель, увешанный орденскими планками, переворачивал стул и занимался с нами, старшекурсниками, тем, что сейчас назвали бы ролевыми играми. Допрос пленного, разговор со случайно оказавшимися в расположении американской воинской части гражданскими, выяснение биографии заинтересовавшего тебя человека… Тут боевой офицер и участник Великой Отечественной Ангелов был мастак. До сих пор помню его четкие построения на манер американцев: «Dress right dress, ready front! Eyes left! Colonel Angelov…» [12] Аналогичные команды по-русски: «Заправиться! Становись! Равнение налево! Полковник Ангелов…»

Имя его было окружено если не легендой, то уж точно — ореолом таинственности. Рассказывали, будто во время войны он служил с американцами, молодым офицером открывал с ними второй фронт. Может, был даже связан с разведкой? Судьба необычная…

Заметен был у полковника какой-то непривычный юным инязовским ушам акцент. Потом другие преподаватели английского корили нескольких его старательных учеников за привитые нам фонетические и лексические навыки: «Откуда лезет из вас это канадское?»

Только десятилетия спустя, из бесед с Владимиром Борисовичем Барковским, выяснилось, что действительно — «оттуда», откуда и должно было. Только служили они по разным ведомствам. Барковский — по внешней разведке, линия НТР в Англии. Ангелов — по линии военной разведки, где он в Канаде поддерживал связь не с кем-нибудь, а с известным ученым, скажем — Наном Мэем. Когда же тот заартачился и уже на решающем этапе попробовал прервать сотрудничество, молоденькому тогда Ангелову был дан приказ вернуть заблудшего атомщика пусть не в родное, однако — в знакомое лоно.

Не знаю, увещеваниями или чем другим взял Ангелов. Мне кажется, он был не слишком способен на грубость и запугивание и, наверное, обаял Мэя, обработал своей улыбкой. Хотя кто знает? Суровая война заставляла прибегать к любым методам достижения цели. В итоге канадский атомщик все-таки передал образец урана в очень ждавшие его руки…

Зато Павлу Ангелову пришлось бежать — вроде бы он в последний момент перед отплытием вскарабкался на борт отходившего в СССР нашего военного судна в домашних тапочках и без всякого лишнего груза. Иначе бы сидеть действовавшему под видом болгарского гражданина Ангелову в тюрьме, как это пришлось потом тому же Мэю.

Еще одно предание: переданная по цепочке пробирка или закрытая ампула с ураном была доставлена военными на подмосковный аэродром. Здесь, как и подобает, гонца с ней встретили и тотчас передали ее лично начальнику военной разведки. Однако тут же подъехала черная легковая машина с зашторенными стеклами и ампулу взяла высунувшаяся на мгновение рука… Чья? Лаврентия Берии. Он не признавал никаких авторитетов — кроме собственного. Все полученное и добытое было его.

Однако американцев было, естественно, не опередить. Это понимали все. Кроме Сталина. Не раз писалось, как спокойно отреагировал вождь на вроде бы и вскользь брошенное ему при встрече замечание нового президента США Трумэна об испытаниях атомной бомбы.

Но вот о взбучке, устроенной Иосифом Виссарионовичем тому же Берии после ремарки Трумэна, известно мало. Вождь рвал и метал, вышел из себя, забыл обо всех правилах приличия. Тут, когда на какой-то момент пропала вера в гений Курчатова, могло и с Игорем Васильевичем, и даже с Берией случиться и самое непоправимое, не раз в нашей стране происходившее. Но пронесло. Или было не до репрессий? Оба уцелели, нервный приступ, точнее, припадок Сталина остался практически без последствий. Разве что уже в августе 1945-го создали Специальный комитет под председательством Берии, в который помимо высоких государственных мужей вошли и лучшие научные кадры во главе с Курчатовым и ведомыми им академиками Капицей и Иоффе. Все виды разведки тогда безоговорочно подчинялись Лаврентию Павловичу.

Тут развернулся и Судоплатов. Правда, некоторые действия его отдела «С» были, как выяснилось, бесполезными. Расчет на великого Оппенгеймера не оправдался — он всячески выказывал нашей стране искреннее уважение, но не больше. Данных о передаче им или его людьми хоть каких-то атомных разработок нет — разве что в книгах уважаемого Павла Анатольевича.

Зато, не щадя себя и рискуя головой, на Советы трудились ученые рангом поскромнее и возрастом помоложе. Но что касается «друга Советского Союза» не менее великого Нильса Бора, то датчанин после «экскурсии» Терлецкого и К° осенью 1945-го не только сообщил об имевших место беседах контрразведке, но и передал ей присланные заранее из Москвы вопросы, на которые он дал уклончивые и обтекаемые ответы.