Анатолий Куликов - Тяжелые звезды

Конечно, в сложившейся ситуации, когда гарантии безопасности террористам были даны самим председателем правительства Российской Федерации, своевольничать я бы не стал. Но решимости наказать боевиков за любое отклонение от маршрута или изменение сценария их возвращения в Чечню у меня было предостаточно. Я давно сформулировал для себя некие правила общения с террористами и отлично понимаю: безнаказанный террористический акт только множит опасность его повторения. Всегда найдутся охотники поставить государство на колени. Противопоставить этому можно только одно: справедливую жесткость к участникам подобного преступления. Каждый из них должен понимать: даже самый кровавый террор не достигнет цели, в то время как расплата обязательно наступит. И нет такого места на земле, где можно было бы укрыться от возмездия.

Как генерал, я не мог приветствовать решение Виктора Степановича Черномырдина, но как человек понимал, что движет им чувство обеспокоенности за жизни сотен заложников. Позднее, познакомившись с ним поближе, я увидел перед собой умного, совестливого политика и понял, что функцию полицейского переговорщика он взял на себя совершенно осознанно. В его поступке немало мужества, которое должно быть по достоинству оценено. Так что среди упреков, которые впоследствии прозвучали в его адрес, справедливыми можно назвать лишь те, которые касались его личных гарантий безопасности Шамилю Басаеву и боевикам его отряда при их возвращении в Чечню. Но можно понять и Черномырдина: помимо всего прочего, была в нем и нормальная человеческая досада на милицию, на контрразведчиков, на военных за то, что пропустили банду в тыловой город. За то, что в течение нескольких суток не смогли найти решения по нейтрализации террористов. Вот он и показал всем: беру ответственность на себя! Если что не так — не взыщите… Главное, чтобы бандиты убрались из города, а там будем разбираться, кто чего стоил в этой истории. Так, вероятно, протекал ход его мыслей, и, зная Черномырдина, теперь мог бы предположить, что причиной его видимой растерянности был, скорее всего, душивший его гнев.

Масштаб трагедии в Буденновске не оставлял сомнений, что выводы последуют самые серьезные. Разговаривая с Виктором Федоровичем Ериным, я, правда, не заметил в его словах ни обреченности, ни обеспокоенности по поводу собственной судьбы. Конечно, он переживал, но эти переживания были высокой человеческой пробы: за гибель людей, за семьи погибших, за разоренный город. Я и не догадывался, что в это же время сам Виктор Федорович, уже знавший о своей грядущей отставке, в качестве одной из трех кандидатур на должность министра внутренних дел Российской Федерации назвал и мою фамилию.

Логика подобных назначений на высший пост в Министерстве внутренних дел всегда исключала назначение на него командующего внутренними войсками, который хоть и был по должности заместителем министра, но был далеко не первым заместителем и, что самое важное, в силу своей профессиональной военной подготовки даже в самом министерстве казался чуть-чуть чужаком в кругу милицейских генералов — специалистов уголовного розыска, следствия, организации патрульно-постовой службы и безопасности движения. Оперативная работа, следствие, криминалистика — вот что в общественном сознании представлялось как главная функция МВД, и этот триумвират важнейших правоохранительных профессий, словно майоры Знаменский, Томин и Кибрит из телевизионного сериала «Следствие ведут знатоки», почти всегда морально главенствовал в стенах МВД. Это нормально. Именно эти люди ежедневно идут в бой. На их плечи в первую очередь ложится тяжесть борьбы с преступностью.

Ерин был со мной абсолютно откровенен, когда рассказывал как было принято принципиальное решение: «Ельцин спросил меня: «Кого вы считаете целесообразным назначить?» Я назвал троих: двух первых заместителей и Куликова, подробно указав все их плюсы и минусы. Открыл все карты. Президент остановил выбор на вашей кандидатуре».

Назначить на эту должность командующего внутренними войсками — это признать, что центр тяжести точно такой же борьбы с преступностью несколько смещается в сторону Чечни. Что боевая работа там, не умаляя заслуг иных специалистов в области охраны общественного порядка и общественной безопасности, расценивается государством в качестве первостепенной задачи.

Это политическое решение!

Это расстановка акцентов, в которой фамилия претендента и его личные достоинства могут и не играть решающей роли. Технологические детали моего назначения на должность министра внутренних дел по большей части так и остались мне неизвестны. Но я особо ими и не интересовался.

Помню, что вскоре после назначения, на одном из загородных совещаний членов кабинета один из министров, кажется, Нечаев высказал свой взгляд на эту перемену: «Этот пост достался вам, А.С., в трудное время». На что я ответил: «В легкое время он бы, наверное, достался кому-нибудь другому…»

Чтобы поверить в мою искренность, достаточно сверить часы: это июль 1995 года. С точки зрения российского общества в политическом активе МВД почти ноль. В пассиве «непонятная война» в Чечне, цинковые гробы, коррупция, заказные убийства и всевластие делящего сферы влияния криминалитета. Нераскрытые убийства священника Александра Меня, журналиста Владислава Листьева, журналиста Дмитрия Холодова, предпринимателя Ивана Кивелиди… Финансовые пирамиды…

Далеко не каждому объяснишь, что следствие по большинству из так называемых громких дел ведет вовсе не МВД, а прокуратура или Федеральная служба безопасности. В общественном сознании прочно укрепилось мнение, что все связанное с поимкой и разоблачением уголовных преступников — дело милиции.

До назначения на должность была серьезная беседа с Черномырдиным. Ему важно было понять мои взгляды и оценить, насколько реалистично я представляю себе проблемы министерства и проблемы страны. Казалось совершенно нормальным, что после этой встречи меня вызовет и президент России, но Ельцин до подписания указа свои намерения никак не проявил. Быть может, оставлял за собой право на маневр — на последнее решение, перечеркивающее предыдущие планы и замыслы.

Повторяю: технические детали назначения мне неизвестны, да и по большому счету неинтересны. Ведь в этом случае не дворцовые интриги, а только интересы дела — очень прагматичные интересы масштабного государственного дела — направляли движение руки президента.

Когда указ был подписан, я позвонил домой, Вале. Как всякая жена, она порадовалась за мужа, вот только своим близким подругам вроде бы в шутку и в то же время совершенно серьезно так высказала свою обобщающую мысль: «Государство, как кажется, приобрело хорошего министра, а вот семья потеряла хорошего отца и мужа». Она-то отлично понимала, чем отольется для семьи этот высокий министерский пост ее мужа, умудрявшегося и в иные годы проводить в командировках по двести суток в году.