Анатолий Куликов - Тяжелые звезды

Это не означает, что у них появляется возможность пренебрегать службой. Наоборот, служба, какой бы трудной она ни была, становится настоящим удовольствием для офицера, если нет в ней намека на самодурство начальника или подхалимство подчиненного. От командира ведь очень многое зависит. Его человеческие качества, его методы работы в конце концов выстраивают всю систему взаимоотношений в подразделении, в части, в соединении. Если никто не станет интересоваться мнением младших по званию, со временем они перестанут его высказывать. Если рубить инициативу, то рано или поздно ты, командир, окажешься в кругу безвольных людей, опасающихся принимать самостоятельные решения. Они будут реагировать только на окрик. А если капризный, заносчивый командир считает, что власть над людьми, которая дана ему государством, имеет божественное происхождение — это и вовсе не имеет ничего общего с армейской службой.

Хоть и редко, но бывало и так, что человек для меня просто переставал существовать. Каждый такой случай я очень тщательно взвешивал внутри себя. Советовался с собственной совестью. Одно дело, если у человека что-то не получается при всем его старании. И другое, если его поступки наносят ущерб авторитету воинского коллектива. В последнем случае я всегда такому офицеру честно и бескомпромиссно говорил: «Извини, но мы должны расстаться…»

Но повторяю, это случалось лишь тогда, когда действия людей шли вразрез с интересами государственной службы. Впоследствии многие из них поняли обоснованность моих решений и признали их справедливость. Настоящие товарищи и друзья переступили через обиду, и мы продолжаем общаться.

Наверное, любая служба или работа не будут в тягость, если отношения между людьми строятся на принципах правды. Если, в свою очередь, что-то не смогу сделать я сам, обязательно предупрежу: «Извини, мне это не по силам…» Но это тогда, когда просьбы выходят за рамки службы или касаются чего-то такого, что я не умею или не знаю. Но и взамен я требую от собеседника, от товарища такой же искренней прямоты. Вовремя не сделал, что-то прошляпил — так и скажи… Это, конечно, не означает, что изо дня в день я буду принимать к сведению доклады о его профессиональной или человеческой несостоятельности, но во всяком случае так честнее. Становится ясно: с этим человеком надо либо прощаться, либо приучать к порядку. В любом случае мое мнение о себе он знать должен. Считаю так: если я не высказался напрямик, это означает, что я обманываю этого человека.

Учиться разумной и обоснованной жесткости пришлось сразу же, как только я начал приобретать командирский опыт. Например, я объявил выговор своему замполиту, лейтенанту Николаю Николаеву за неоднократный срыв запланированных мероприятий. И хотя заместитель командира роты по политической части — лицо подчиненное, многие офицеры знают, что не всякий командир роты отважился бы строго спросить со своего политрука, особенно в то время. У политработников были в руках свои властные рычаги — и обида могла дорого мне обойтись.

В поселке Южном под Волгодонском, где располагался штаб отдельного батальона 54-й Ростовской дивизии внутренних войск МВД СССР, в качестве командира мне пришлось утверждаться без всяких раскачек. По меркам военной службы некоторым своим сослуживцам я мог бы показаться счастливчиком: ведь я был назначен «на батальон» в неполные 28 лет, к тому же без опыта службы на должности заместителя командира батальона или начальника штаба батальона. Случай, действительно, неординарный, но вполне объяснимый, если учесть мой «красный» диплом и обстоятельства времени, когда на смену опытным комбатам-фронтовикам уже спешила обученная офицерская молодежь с академическими значками на мундирах. Свою роль в этом назначении сыграло и то, что я вернулся в свою дивизию, где меня хорошо знали. Хотя без труда мог бы вместо отдаленного поселка Южный запроситься на «паркетную» службу в столичные и большие города.

Южный был не самым уютным для жизни и службы местом. Штаб батальона от штаба полка отделяли 230 километров, а это само по себе предопределяет весьма высокую самостоятельность комбата. В его ведении находится абсолютно все, включая заготовку овощей для солдатского котла и взаимоотношения с местной властью. И самое главное — боевая служба своих солдат и офицеров. Подчеркиваю — боевая. Подчеркиваю — каждый день с оружием в руках.

Почти сразу же после того, как я принял батальон, мне пришлось познакомиться с весьма странной жизненной позицией своего заместителя по политической части, в то время заочно учившегося в Военно-политической академии имени В.И. Ленина.

Не стану называть его фамилию. Он и сегодня жив-здоров, хотя уже и не служит.

Так вот он напрямик высказал свое жизненное кредо, заключавшееся в том, что офицер, окончивший академию, может дальше как бы и не работать. Дескать, академический ромбик, словно поплавок, будет все время держать его на поверхности. Я отнесся к такой точке зрения скептически. Спросил замполита: «Получается, что ты становишься вроде как почетным офицером и больше ничего делать не надо?»

Жизнь доказала, что человек с такими настроениями очень быстро перестает реалистично оценивать себя и свое место в строю.

Вскоре мне пришлось выехать на сборы в Ростов-на-Дону. На обратном пути мы с начальником штаба батальона приехали в штаб своего полка, чтобы после решения служебных вопросов отправиться домой на своей батальонной машине. Вроде бы должна она подойти с минуты на минуту. Стоим, мерзнем, а «уазика» нет. В конце концов за нами пришел грузовик. Я спросил: «Что случилось?» Водитель ответил: «Так ведь на командирской машине замполит уехал на охоту».

На следующий день в брезентовом тенте «уазика» я увидел аккуратную дырку — след от случайного выстрела. Замполит и не думал отпираться: «Да, на охоту… Да, случайный выстрел…» Вот только на мой вопрос: «Кто вам разрешил туда ездить?», ответил так, как думал: «Ну я же оставался за комбата. Почему я у кого-то должен спрашивать разрешение?»

Пришлось этого офицера поставить на место. Мгновенно принял решение: «Чтобы вам в будущем было понятно, у кого вы должны спрашивать разрешение — я объявляю вам выговор!» С этим выговором от так и ходил восемь месяцев, пока я не снял его в преддверии своего перевода в Астрахань на должность начальника штаба 615-го полка, который также входил в состав нашей 54-й Ростовской дивизии ВВ МВД СССР.

В астраханском полку, которым в ту пору командовал Саламгерий Касполатович Царахов, будущий генерал-майор и начальник Саратовского высшего военного командного училища внутренних войск им. Дзержинского, мои новые сослуживцы тоже поначалу отнеслись к моему назначению с некоторой долей скептицизма: всего лишь капитан, а уже начальник штаба полка… Тем более, что командовать мне пришлось офицерами, которые были старше меня и по возрасту, и по званию: старший помощник начальника штаба — подполковник, помощники — майоры. Но, как оказалось впоследствии, это был чрезвычайно дружный офицерский коллектив, который после обычной притирки человека к человеку, хорошо принял меня и работал чрезвычайно эффективно.