Анатолий Куликов - Тяжелые звезды

На всякий случай обратился за советом к бывалому человеку — к начальнику Управления внутренних дел Могилевской области генерал-майору милиции Николаю Филимоновичу Дубасову: «Так и так, гостиницу я заказал…» Он в свою очередь засомневался: «Может, их на моей служебной даче разместить? Там свободно. Может, пообедают…» Я озабоченно вздохнул: «Комдив меня строго предупредил — никаких застолий. Он, видимо, этого инструктора хорошо знает». Но Дубасов заронил в мою душу зерна сомнения: «Ты знаешь, у меня об этом человеке совершенно другая информация».

Прибыли. Конечно же, мы с начальником УВД приехали в обком партии встретить инструктора. Вышел и первый секретарь обкома Виталий Викторович Прищепчик. Мы, как полагается, представились инструктору ЦК. Вскоре секретарь поехал по своим делам, а мы с москвичом отправились в гостиницу, которая инструктору сразу же не понравилась. Говорит: «Лето. Жарко. Нет ли чего у вас поприличнее?» Дубасов сразу же предложил свою дачу: «Там Днепр рядом…» Инструктор ЦК кивает головой: согласен!

Все же накрыли ужин. Я только пригубил и попросил разрешения отправиться в полк: там работала группа офицеров из главка — те, что приехали вместе с представителем ЦК. Мой комдив и Дубасов остались, чтобы поддержать протокольное мероприятие. На всякий случай на даче остались дежурить адъютант командира дивизии и начальник продовольственной службы моего полка вместе с поваром.

Проходит день. Я звоню туда комдиву: «Все ли в порядке?» Комдив в ответ: «Все нормально!» Но и в последующие трое суток инструктора в полку нет. Только адъютант приезжает: «Анатолий Сергеевич, надо опять водки…» Мы его под самую завязку загружаем, а он говорит обреченно: «Ты будешь сейчас смеяться, инструктор этот говорит комдиву: «Ты куда меня привез? Того нет, сего нет! Газет нет!..» Его переспрашивают: «Нет газет почитать?» А он в ответ рычит: «Какой хрен, почитать!? Задницу подтереть нечем!»

Генерал-майор Дубасов каким-то чудом вырвался с дачи: «Ты знаешь, Анатолий, чтобы так пили водку — я еще не видел!» Я вижу — Дубасова всего аж передергивает. Он выскочил с днепровского берега под предлогом, что ему милицией области надо управлять. А бедный мой комдив один отдувается. Ему бежать некуда: это в его дивизию нагрянул с проверкой инструктор.

Через трое суток он до нас все же доехал и я, как полагается, с рапортом шагнул ему навстречу… В свою очередь инструктор посмотрел на меня пустыми, обезвоженными от водки глазами и несказанно меня удивил. «Здравствуйте!», — поприветствовал он меня в ответ. И, чуть помедлив спросил: «А вы, собственно, кем здесь работаете?..»

Глубинных моих убеждений этот человек своим поведением, конечно же, не поколебал. Вот только задуматься заставил, что лично я себя от подобных коммунистов отделяю. Большинство из нас искренне разделяли идеологию своей партии, понимая справедливость многих ее постулатов. И пахотной, тяжелой работой добивались того, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к неведомым горизонтам, за которыми нам грезилась иная — чистая и яростная в своей народной правоте жизнь, именуемая коммунизмом. Но найдется ли человек, способный обвинить нас в искреннем человеческом простодушии?

В том, что наличие партийного билета в кармане кителя или пиджака никак не отражается на личных качествах человека, мне пришлось убедиться еще раз вскоре после своего назначения на должность командира Минской дивизии. Назначен я был в январе, а уже 27 апреля 1986 года пришло известие о том, что на Чернобыльской атомной электростанции произошел взрыв ядерного реактора на одном из энергоблоков. Об этом я узнал от заместителя министра внутренних дел Белоруссии Константина Михайловича Платонова. Предчувствуя масштаб беды, начал готовить дивизию к чрезвычайным событиям. Попросил немедленно подготовить карту этого района и расчет времени на совершение марша в район аварии. Предупредил командиров мотострелкового полка и специального моторизованного батальона о том, что им следует находиться в готовности к выполнению задачи в отрыве от пункта постоянной дислокации.

Какой-то особой информацией я не располагал, и предстояло только догадываться, к каким последствиям может привести эта техногенная авария. На первомайской демонстрации ко мне подошел один из знакомых генералов из республиканского МВД и приватно сообщил: «Ситуация очень хреновая…» А утром следующего дня позвонил Иван Кириллович Яковлев: «Ты в курсе?» Я коротко доложил: «Да». Командующий сказал: «Тогда дай команду, чтобы тебе склеили карту района». Я: «У меня все под руками. Карта готова и лежит на столе». Яковлев: «Ну тогда слушай задачу…»

И он продиктовал мне по ВЧ, по закрытой связи, задачу для частей моего соединения: выставить заставы в районе, примыкающем к АЭС, и не допустить в аварийную зону тех людей, присутствие которых там ничем не оправдано. При этом быть готовым к тому, чтобы оказать содействие в эвакуации людей с зараженной территории. Яковлев решил, что туда должен отправиться мотострелковый полк. Еще он уточнил у меня: «Когда ты будешь готов?», на что я ему ответил: «Уже готов, товарищ командующий!» «Как готов? Ты же еще не получил задачу», — удивился Иван Кириллович. Но на этот счет я его сразу же успокоил: «Все расчеты провел. Полк держу в часовой готовности. Все офицеры на местах». Яковлев, я почувствовал, был доволен моей расторопностью: «Давай, отправляй!..»

3 мая, в 5.00, мотострелковый полк убыл в район аварии. Сам я оставался в Минске до 10 мая, занимаясь подготовкой своих частей и отдельных подразделений на тот случай, если обстановка потребует их применения. 9 мая заместителем министра внутренних дел Белоруссии генералом Борисом Ивановичем Матусевичем я был извещен, что в ближайшее время на ЧАЭС ожидается ядерный взрыв мощностью до 200 килотонн. Это означало, что в радиусе 100 километров необходимо было в кратчайшие сроки произвести отселение людей и эвакуацию охраняемых объектов.

Неотъемлемой частью гражданского населения являлись и обитатели исправительно-трудовых колоний, эвакуация которых была сопряжена с известными трудностями. Мы не могли подставить под удар заключенных, как, впрочем, не имели и права просто распахнуть ворота лагерей. Поэтому срочно готовились варианты постановления Верховного Совета, которое оговаривало возможность освобождения тех заключенных, которые не представляли особой опасности. В то же время составы из «столыпинских» вагонов, именуемых вагонзаками, уже шли к местам погрузки, чтобы вывезти оказавшихся в опасности убийц, насильников, воров-рецидивистов, которые не могли рассчитывать на снисхождение власти. Их спасение было частным случаем эвакуации, но справедливость этого шага никем не подвергалась сомнению. Подло оставлять в опасности людей, свобода передвижения которых ограничена, а беда, в которую они попали — не имеет ничего общего со справедливым наказанием. Примерно также много лет спустя поступили саратовские милиционеры, когда во время пожара, случившегося в областном Управлении внутренних дел, первым делом спасали из огня подследственных и осужденных, оказавшихся в здании УВД. Погибли сами, но успели открыть все арестантские запоры и решетки.