Александр Сысоев - Мятеж

Конечно, такие мероприятия имели замечательный воспитательный эффект для возрождения боевого духа в народе. Но я видел, что ни пропаганда, ни крестные ходы, организованные официальной церковью, ни митинги, ни забастовки и голодовки не приносили абсолютно никакого вреда ельцинскому режиму. Весь русский православный народ как будто попал в заколдованный круг, очерченный вокруг него оккультными стратегами сионизма, выйти за пределы которого ни у кого не хватало сил. Все эти годы демократии Чечня без страха носилась с автоматами и воевала против русских. На территории самой России шла криминальная война с большими людскими потерями за сволочной барахольный интерес. Но за семь лет оккупационного режима либерал-демократов ни у одной группы русских патриотично настроенных людей, включая военных, не хватило смелости и сил по мужски с оружием в руках высказать своё мнение относительно творящегося в стране беспредела. События 1993 года в счёт идти не могли, так как тогда были внутренние разборки оставшейся не у дел коммунистической номенклатуры со своими же более молодыми и беспринципными товарищами. А народ, как всегда, при драке господ оказался крайним и за всё платил своей кровью.

На примере своего бывшего товарища по бизнесу рыжего Валентина, который был жидёнком, я прекрасно понимал, что призывать к совести людей, сознательно служащих злу, бессмысленно. Кодекс еврея в СССР учил их быть бесстыдными и нахальными при достижении своих эгоистических целей захвата власти в государстве. Таким образом они сами сделали невозможным диалог с ними. Религиозная и патриотическая пропаганда тоже не приносила ожидаемого результата в расколдовывании русского населения. Люди в глубине души и так осознавали, что над ними как над подопытными животными проводят очередной эксперимент, но противиться силе обстоятельств они не имели сил.

Оставалось только одно средство борьбы, — опираясь исключительно на одного Господа Бога брать быка за рога своими собственными руками, и действовать в соответствии со своими возможностями и способностями. Уж по крайней мере в этом направлении стоило бы поработать решившимся идти до конца для спасения Родины людям, чем организовывать бесконечные и бесполезные митинги. Я веду речь о вооружённом мятеже с дальнейшей перспективой его перерастания в восстание.

А эту тему я завёл речь с Игорем Всеволодовичем, полагая, что на начальном этапе мятежа в Новосибирске вполне хватило бы и тридцати человек. Но с его стороны прозвучал категорический отказ. Он даже изменился в лице от моих слов, произнося:

— Саша, на моих руках уже однажды умирал молодой парень. Больше никогда в жизни я не хочу, чтобы это повторилось.

Пролитие крови для него было табу. И это говорил человек не обременённый религиозными догмами. Что тогда можно было ожидать от верующих людей, замороченных официальной церковной политикой всепрощения и подчинения земным властям.

В порыве бессилия я решил жечь по ночам огромные уличные рекламные плакаты, заполнившие все наши города. С первой же попытки мне удалось осуществить задуманное, — вместе с таким же отчаянным парнем мы сожгли плакат на улице Селезнёва. Но уже к полудню следующего дня ремонтной бригадой он был восстановлен и на нём красовалась та же реклама сигарет Dallas. В следующую ночь своим поведением мы вызвали подозрение у милицейского патруля и чуть не угодили в отделение милиции. Трусливая ночная борьба с неживыми предметами подавления народного сознания тоже не удавалась.

И так, за четыре месяца активной политической борьбы я узнал основное о реальном положении дел в этой области и дальнейшее мое пребывание вдали от дома перестало быть нужным. Ведь для дела совсем не важно в каком месте будет брошен вызов сатанинской власти, важно, чтобы он состоялся.

По приезде домой о моём возвращении к работе в трактире не могло быть и речи. Как того и следовало ожидать, дела в нём шли совершенно без всякой перспективы, — снимаемая с касса ежесуточная выручка сразу же уходила на закупку товара и на расчёт с рабочими, а небольшого остатка хватало лишь на посредственное житиё одной нашей семьи. То есть товарный запас был на нуле. Когда я уезжал из дома в Сибирь, то забрал с собой все деньги, необходимые для торгового оборота, которых уже тогда стало не хватать. Впрочем я надеялся, что в моём отсутствии чиновники не так будут донимать оставшуюся вместо меня жену непроизводственными платежами. В принципе оно так и случилось. Но дефолт августа 1998 года совершенно добил наше семейное дело, и мы не умирали только потому, что наша смерть была невыгодна самими кровососам-налоговикам.

Раньше нам закупленного на оптовых складах Твери товара на сумму около 7000 долларов хватало не более чем две недели работы. Для этого приходилось гонять туда грузовой фургон на базе ЗИЛ-130. Теперь на своём легковом УАЗике мы с женой ездили в Волочёк и закупали там не более десяти ящиков пива, несколько упаковок лимонада и ещё кое-какой мелочи на сумму в 100 долларов. Если раньше в вагончике не хватало полок, чтобы в одном экземпляре выставить весь ассортимент товара, то теперь в новом только что отстроенном здании трактира прилавок светился своей пустотой, как в закатный период Горбачёвской перестройки. Лишь за спинной кассира стояло несколько бутылок пива и лимонада. Впрочем ассортимент обедов и выпечки нисколько не уменьшился, и поредевшие клиенты из шоферов — дальнобойщиков ничего не потеряли в этом плане.

Не желая дальше развивать своё дело, я совершенно потерял страх перед налоговой инспекцией. Если бы в то время они решили меня закрыть, я бы от сожаления не моргнул даже глазом. Как-то их — работники на месте решили устроить проверку моего заведения, по старой памяти за счёт штрафов надеясь хорошо поживиться. Но когда они подошли к прилавку, то он их встретил пустыми полками. В недоумении они несколько минут стояли и соображали что им предпринять в данном случае. Потом так и не став нас проверять, они ушли по другим сельским торговым точкам. Нищие мы оказались никому не нужны. Видимо у этих людей аморальной профессии проснулась совесть, или скорее всего они просто не захотели меня совсем терять как налогоплатильщика. Даже главный налоговый инспектор района, моя старая знакомая Наталья Алексеевна, — поменяла свою политику в отношении нас и убедительно просила мою тёщу, работающую у меня бухгалтером, не закрывать заведение. Даже если в случае у нас вдруг не хватило бы денег на текущие налоговые платежи, то она милостиво согласилась бы подождать, когда они появятся.

Теперь пришло время продолжить рассказ о милиционере Владимире Тощеве, о котором я писал в шестой главе.