Михаил Манакин - Полковая наша семья

Но в это мгновение передо мной разорвался снаряд. Тупой удар бросил меня на землю. В горячке хочу вскочить на ноги. Кажется, удалось. Но откуда такая резкая боль в бедре?! Пытаюсь удержаться на ногах, но все плывет вокруг, уходит сознание.

Расплывались очертания "фердинандов", что стреляли из мелколесья, чуть слышен был крик: "Командира ранило!"

Лишь потом мне рассказывали, что этот возглас перекрыл зычный клич Алексея Лапика: "Вперед, товарищи, бей гадов!" - и что ко мне подбежал санинструктор Гончар, взвалил меня на спину, донес к блиндажу.

Пришел в себя в полковом медицинском пункте. Словно в тумане, виделось миловидное лицо фельдшера Лели:

- Что, калужанин, плохо тебе? Держись, миленький, держись...

Боль по всему телу нестерпимая, острая.

- Дай стакан водки. Сегодня день моего рожде...

И опять меня покинуло сознание.

Плацдарм наша дивизия удержала, а затем расширила его. Лишь тогда в бой были введены свежие силы, а 12-ю гвардейскую отвели в тыл.

За форсирование Днепра звание. Героя Советского Союза было присвоено 57 воинам дивизии. Среди солдат, сержантов и офицеров нашего полка такой высокой чести удостоились 22 человека. Это командир полка гвардии подполковник Е. Н. Бзаров, командиры батальонов гвардии майоры Е. И. Генералов и А. П. Кузовников, командир батареи 76-мм пушек гвардии старший лейтенант В. И. Акимов, командир роты автоматчиков гвардии капитан А. М. Денисов, командир саперного взвода гвардии лейтенант Г. П. Загайнов, автоматчики А. И. Воронов, А. В. Лапик, разведчик В. Д. Черноморец...

Многие - посмертно. И среди этих многих большинство коммунистов. Да это и понятно. Они всегда поднимались навстречу вражескому огню первыми. Поднимались во имя правого дела, вели за собой остальных на смертный бой с врагом. Они навсегда вписали славную страницу в героическую летопись ленинской партии.

Все для победы

Очнулся я от пронзительной боли. Повозка, в которую нас положили, чтобы везти до эшелона, специально прибывшего на фронт за ранеными, накренилась, и все мы съехали на ее правую сторону.

- Очнулся, милай. Потерпи немного, - говорил усатый ездовой, перекладывая меня, совсем беспомощного, на прежнее место. - Тут командир полка приходил. Очень хотел сказать тебе что-то важное. Мне наказал передать, когда очнешься, чтобы выздоравливал и быстрей возвращался.

Усач полез в карман, долго там копался. Потом вытащил оттуда кисет и протянул мне:

- Это тебе велено вручить. Шефы прислали...

На красном батисте мне удалось прочитать слова: "Дорогому защитнику Родины от калужан".

Повозка тронулась. Низкие дождевые тучи нехотя поползли по небу. Стало холодно и сыро. Нестерпимо резало левое бедро, и коченели пальцы ног. Стараясь отогнать мысли о боли и холоде, я вспоминал свой последний бой, и все казалось, что вижу медленно поворачивавшуюся в мою сторону пушку "фердинанд", яркую вспышку выстрела. Да, нелепо все получилось. Мог же броситься на дно траншеи или упасть в этот момент... Что теперь будет со мной? Сохранят ли врачи ногу? Долго ли болтаться по госпиталям?..

Неожиданно на лицо упало несколько крупных капель дождя. "Ну вот, - с горечью подумалось, - даже от дождя спрятаться не могу". К душевной тревоге, вызванной неизвестностью, подмешивалось сознание собственной беспомощности. Трудно было примириться с тем, что всего лишь несколько часов назад я чувствовал под ногами землю - ходил, бежал в цепи атакующих, прыгал через траншею... Каждая мышца молодого и сильного тела была мне послушна. А вот теперь я беспомощен. Моя судьба, моя жизнь зависят от случайностей, от других людей. А я ничего не могу изменить, не могу вмешаться в обстоятельства...

- Этот дождь слепой, - взглянув на меня, протянул возница, - скоро кончится.

Тучи почти полностью заволокли небо, оставив лишь узкую ярко-голубую полоску на востоке. Кромка туч, соприкасаясь с нею, светилась золотой бахромою. И мне внезапно подумалось, что тучи - это фашистские полчища, навалившиеся на нашу Родину. А там, где искрится золотая бахрома, передовая. Там кипит бой, суровый и жестокий. Там мои товарищи, побратимы, дерутся не на жизнь, а на смерть. Тучи конечно же будут побеждены, небо очистится, и солнце, мирное, согревающее, засияет над страной. От этой мысли боль на мгновение притупилась. Но на очередном ухабе повозку сильно тряхнуло, из груди моей вырвался стон, ярко-голубая полоска неба раскрошилась на кроваво-красные куски. На мое сознание накатывалась обжигающая волна темноты. Я вновь впал в забытье.

Не помню, как меня перенесли в грузовик. Минуя медсанбат, меня доставили в Добрянку, где сделали несколько операций по извлечению осколков снаряда из левого бедра.

Потом был чистенький и уютный военно-санитарный поезд. Я лежал и смотрел в окно на проплывающие мимо израненные войной леса, поля и селения. Фактически станций и деревень, как таковых, и не было. Высились лишь почерневшие от пожаров трубы и угадывались бесконечные землянки там, где когда-то стояли дома. Горестно было смотреть на эту унылую картину.

Но еще чаще мимо нашего санитарного поезда проносились воинские эшелоны. Они тянулись к фронту бесконечной вереницей. Сердце наполнялось радостью и гордостью при виде застывших на платформах танков, САУ, артиллерийских орудий, которые шли на запад, чтобы громить врага.

Недолгим был мой путь в поезде. Я уже сказал, что он был чистеньким и уютным. И это действительно было так - после передовой. Нам казалось, что мы попали в другой мир, хотя, конечно, очень далеко было до комфорта современного скорого поезда. Просто матрац, застиранная простыня да подушка для солдата-фронтовика были верхом представлений об уюте. А на самом деле в видавшем виды плацкартном вагоне было тесновато. Даже внизу, в проходах между полками, стояли носилки с ранеными. Было душно, но, мне кажется, на это мы не обращали внимания. Каждый старался поглядеть в окно, гадали, куда нас везут, где мы остановились... А ехали медленно, стояли часто. Мне казалось, что в движении боль от ран не так ощущается. А когда поезд не двигался, я, чтобы хоть как-то отвлечься, не потерять сознание, старался прислушиваться к голосам моих попутчиков.

Среди нас были украинцы, и они хорошо знали эти места. Вспоминали, какими были до войны села и города, от которых остались одни развалины. Мы ехали по Киевской, а потом по Черниговской областям. Ехали, не зная, что это был партизанский край, где всего лишь два-три месяца назад народные мстители вели жестокие бои с захватчиками. Уже потом, через несколько лет, я узнаю имена прославленных партизанских командиров, их мемуары мне напомнят забытые названия населенных пунктов, где довелось проходить и подразделениям нашего полка.