Михаил Манакин - Полковая наша семья

Вновь мне зашили и обработали раны, подвесили ногу, заставили лежать, не вставая.

Только в конце марта врачи разрешили мне подниматься с кровати и ходить с палочкой. Через две недели я довольно бойко бегал по отделению и спускался вниз, в парк. Вскоре (это было в середине апреля) пришла телеграмма-вызов в Кремль для вручения награды.

Москва и Кремль произвели на меня неизгладимое впечатление. Помню, я простоял на Красной площади целый час, чувствуя, как сердце наливается радостью и гордостью за нашу Родину. Потом нас пригласили в Кремль.

Никогда я не видел столько генералов, знаменитостей, сколько их было в тот день в Георгиевском зале. И, откровенно говоря, стушевался. У всех высокие звания, на груди множество орденов и медалей. Прижавшись к стене, я робко прятался за спины собравшихся. На моей лейтенантской гимнастерке не было еще ни одной награды.

Но вот пригласили всех за длинный и широкий стол. В зал вошли заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ю. Палецкис и секретарь Президиума А. Горкин. Назвали мою фамилию. Быстро поднявшись, я растерялся - идти к нему, опираясь на палочку, или оставить ее. Оглянувшись, куда бы ее положить, и не найдя такого места, я совсем растерялся.

- Если вам трудно, товарищ Манакин, идите с палочкой, - услышал вдруг я сочувственный голос.

Выпрямившись и одернув гимнастерку, я пошел немного прихрамывая. Сотни дружелюбных взглядов сопровождали меня. И все же я шел, а по спине скатывались капли пота, сердце готово было вырваться из грудной клетки.

- "...За исключительный героизм и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками при форсировании реки Днепр, - раздавался под сводом зала голос Горкина, - присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда"... гвардии лейтенанту Манакину Михаилу Федоровичу..."

Прикрепляя к гимнастерке Золотую Звезду Героя, Палецкис говорил:

- Вы совсем молоды. Сколько же вам лет?

- Девятнадцать, - почему-то испугался я, потому что всегда казалось, что молодость - самый крупный мой недостаток: здесь на тебя смотрят с удивлением, понимают, наверное, что в роте неудобно командовать людьми старше себя, распоряжаться судьбой тех, кто больше тебя прожил и испытал в жизни. Эх как мне хотелось в тот момент быть статным, возмужавшим и обязательно с усами, как тот сержант, что сидел за столом рядом со мной и грудь которого украшали ордена и медали.

- Вот, товарищи, какая у нас замечательная и скромная молодежь, обратился заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР ко всем присутствующим. - Товарищ Манакин сробел здесь, когда его чествуют. А в боях он показал себя прекрасно. И это в девятнадцать лет!

Раздались аплодисменты. Они продолжались все время, пока Палецкис прикреплял к моей гимнастерке орден Ленина и медаль "Золотая Звезда". А я не верил, что это все в мою честь. В честь никому неизвестного лейтенанта, который и подвига-то никакого не совершил, просто по чести и совести воевал за свою Родину, ту Родину, которая взрастила и воспитала меня. Разве за нее можно драться вполсилы?!

После награждения мне дали отпуск. В Калугу я ехал уже в настоящем пассажирском поезде. Люди, увидев на моей груди Звезду Героя, почтительно приветствовали меня. Мама, сестренки очень были рады, что я удостоен высокой награды. В этот период сельский Совет выделил нам земельный участок. Калужский райком партии и райисполком оказали помощь в строительстве дома, и выходило так, что я приехал на новоселье.

- А может, и совсем домой отпустят? - украдкой смахивая слезу, говорила мама. - Вон ты какой израненный.

- Нельзя, мама, дома отсиживаться. В особенности, если тебя так отметили. Вот разобьем фашистов, тогда и домой...

После десятидневного отпуска вновь пришлось долечиваться в госпитале. Затем предложили остаться в тылу для окончательной поправки и работы на курсах по подготовке офицерских кадров. Но я рвался на фронт, в свою 12-ю гвардейскую дивизию, в свой родной 32-й гвардейский стрелковый полк, к друзьям-фронтовикам. Мне казалось, что с моим появлением на фронте полк обязательно выполнит какую-то важную боевую задачу, и в этом будет большая заслуга моя, гвардии лейтенанта, которому, как я считал, авансом, за будущие боевые заслуги, присвоено звание Героя Советского Союза.

"Слушай боевой приказ!"

Только в середине июля мне удалось в районе Кобрина догнать свой полк. Наша 12-я гвардейская стрелковая дивизия, входившая в 9-й гвардейский стрелковый корпус 61-й армии, уже рвалась к Бресту, с ходу уничтожая отходившие подразделения врага. А 32-й гвардейский стрелковый полк выдвигался с боями к высоте 142,0. Перед ним стояла задача захватить ее и наступать в стыке между 29-м и 37-м гвардейскими стрелковыми полками нашей дивизии.

Первый знакомый, которого я увидел в расположении части, был гвардии капитан Василий Акимов, командир батареи 76-мм пушек. Оба мы несказанно обрадовались этой встрече, долго обнимались. Он все приговаривал:

- Живем, брат, воюем, бьем фашистов, дойдем до Берлина!

Потом спросил, указывая на палку, которую я так и не решился выбросить:

- Ну как здоровье, как нога?

- Заживет, - отмахнулся я. - А что у вас? Много ребят потеряли? Как командир полка, комиссар? - перехватил я инициативу.

- Командует Николай Терентьевич Волков, жив-здоров, - ответил он. - А Мильнер уже не политработник - командует соседним полком. Замполитом у нас Кузнецов. Толковый коммунист и офицер со стажем. Главное - люди ему верят, тянутся к нему. А начальником штаба - Архипов. Так-то. Что касается потерь - сам знаешь, даже тяжело говорить. После боев недосчитались многих... Погиб командир стрелкового батальона Петр Яковлевич Головко, и у вас в роте убило командира взвода Илью Филипповича Аксамитного... Сам суди - дважды пополнялись людьми, новичков более чем три четверти. У вас в роте автоматчиков, если не ошибаюсь, почти все новички. Из стариков осталось семь человек. Но зато рота у тебя, Миша, самая многочисленная - сто тридцать автоматчиков. Сила какая! Так что жди приказ, пойдешь первым.

Я слушал Акимова и никак не мог отделаться от мысли, что в нем, в его облике, манерах что-то заметно изменилось. Ведь мы с ним, как говорится, съели не один пуд соли на войне, и в моем представлении он был прежним, тем Акимовым. Но время, боевой опыт, видимо, сделали свое дело. За несколько минут я сумел уловить, что он теперь отличается четкостью суждений, стал построже, посдержаннее. Уловил и жесткие волевые нотки в его голосе.

Акимов словно угадал ход моих мыслей, широко улыбнулся, дружески взял меня под локоть:

- А вообще дела пошли веселее. Теперь, Михаил, в полк приходят не только новобранцы. Немало возвращается и бойцов бывалых, опытных. Да и сами мы с тобой не новички. - Акимов сделал паузу и вдруг оживился: - Был бы у нас этот боевой опыт два года назад, разве стал бы я разворачивать батарею в пшенице? Помнишь?..