Борис Соколов - Вольф Мессинг

Тогда юные студенты не удержались и сказали ему, что я только что за пределами этого зала показал этюд, который сложнее тех, что были в его программе. Это вызвало дикий гнев как у самого Мессинга, так и у устроителей. Свои следующие выступления он отменил. Но в чем-то Мессинг оказался прав. В 1975 году я готовил номер по оперативному мышлению, базирующийся на функциональной асимметрии мозга. И научился впервые играть на пианино, но, играя на пианино левой рукой, я правой пишу и делаю еще 5–6 гностических действий. Непосильно на сегодня, да и в ближайшие годы, проделать такую эквилибристику самым великим музыкантам. Через 10 лет я был на гастролях в этом же городе, где экспериментировал с Мессингом. И именно в мединституте мне было предложено задание, которое я когда-то предложил с помощью студентов Мессингу. Я это понял уже на первом этапе. Наверное, студенты, ставшие уже аспирантами и учеными, помнили задание, на котором споткнулся знаменитый Мессинг, решив “подкосить” и Юрия Горного. Я, естественно, его выполнил без контакта рук и без зрительного контроля стопроцентно верно, что вызвало восторг и вопросы о том, как мне это удалось сделать. На что я лукаво ответил: “Спросите у наших выдающихся ученых-физиков А. И. Китайгородского и В. Л. Гинзбурга, моих сторонников по борьбе с лженаукой и мистикой”. Наиболее реальный феномен, описанный в экспериментальной психологии — это мнемонист».

И еще Горный хвастался журналистам: «Те же задания, только более сложные — без контакта рук, я сегодня показываю на сцене без всякого ясновидения.

— Ну и как можно найти в переполненном зале спрятанную иголку?

— Ну, во-первых, по тому времени, через которое меня позовут искать, я уже знаю, где успели спрятать: на первых рядах, средних или на последних. Встану в центре, спрошу: вы все запомнили, где лежит иголка? Часть зрителей обязательно невольно повернет в ту сторону головы. Затем выбираю из зала людей внушаемых и слежу за их реакцией. Таких “примочек” у меня — до сотни. Многое зависит от аудитории: чекисты, например, цепляют иголку где-нибудь на отвороте лацкана. А зэки — проглотят, вгонят в кожу ладони, в ботинок…»

Вот эта версия, изложенная Юрием Горным с явным самолюбованием, как раз и не вызывает никакого доверия. Она призвана внушить доверчивым читателям только одно: как хорош Юрий Горный, великолепно владеющий искусством чтения идеомоторных актов и честно признающийся, что это никакая не телепатия, и как плох Вольф Мессинг, который напускает на свое искусство мистический туман, чтобы убедить доверчивых зрителей, что он на самом деле является великим телепатом, а в действительности легко может быть разоблачен человеком, знакомым с техникой чтения идеомоторных актов. Горный же, получается, во всем Мессинга превосходит: и идеомоторику читает без контакта с рукой индуктора, и на пианино виртуозно играет, так что предсказание Мессинга нечаянно сбывается. Вот только слишком трудно поверить в то, что Мессинг прекратил выступления из-за одной неудачи. Кто бы ему это позволил, если билеты на концерты наверняка уже были проданы с аншлагом!

Еще категоричнее Юрия Горного был психиатр Михаил Буянов: «Мыс Мессингом часто встречались, потому что жили по соседству. Как психиатр я видел, что он обыкновенный фигляр, страдавший клинически выраженной псевдологией (склонность к патологической лживости с целью возвышения собственной личности в глазах окружающих). “Мемуары”, сочиненные Хвастуновым, вышли за девять лет до смерти “мага”, и Мессинг мог их исправить, но не делал этого. Значит, упорствовал во вранье. Также у него были компенсаторные фантазии — попытка избавиться от переживаний своей неполноценности. А за год до смерти появились многочисленные фобии. Однажды он позвонил мне, пожаловался, что стал бояться выходить из дома, пугался лифта, страшился, что его раздавят машины, отравят соседи. Я предложил ему полечиться у нас. Но он боялся психиатров и огласки. “Весь мир будет злорадствовать, что я сошел с ума”, — объяснил он. Я предлагал ему проверить способности с помощью приборов. Но он отказался. “Что во мне изучать? — удивился он. — Я просто артист”».

Многое из того, что сообщает Михаил Буянов, честно говоря, доверия не вызывает. Как мы уже убедились, Хвастунов был литературным записчиком, а отнюдь не инициатором создания мессинговских мемуаров, и все ошибки, в них содержащиеся, принадлежат не Хвастунову, а Мессингу. И в последний год жизни Мессинг не мог быть такой развалиной, каким его описывает Буянов, поскольку выступал почти до самого последнего дня, в том числе и с дальними гастролями в Азиатскую часть СССР.

Татьяна Лунгина утверждает, что после смерти жены к Мессингу «вновь стали обращаться больные или считавшие себя таковыми, и в обоих случаях он находил нужное “лекарство” — внушение словом. Позже я была очевидцем многочисленных таких исцелений». Здесь словам близкой знакомой мага можно верить. Но, несомненно, все больные, обратившиеся к Мессингу, страдали неврозами, и на них действовала сила внушения, которой Мессинг действительно обладал. Вообще, бросается в глаза, что Мессинг хотя и был одинок, но, как кажется, от своего одиночества вовсе не страдал и в свой внутренний мир никого не пускал, даже очень близких людей. Он любил рассказывать о себе, о своем даре, в том числе и о явно фантастических случаях встреч с великими людьми и предсказаниях великих исторических событий. Но при этом свой внутренний мир он не открывал никому, а уж тем более людям, враждебно к нему настроенным. Вольф Григорьевич утверждал, что может читать мысли других людей. Однако он всеми силами старался не допустить, чтобы другие читали его мысли или даже просто строили догадки, о чем он думает. Он творил образ великого и загадочного Вольфа Мессинга.

В мемуарах Мессинг так определял смысл своей жизни: «Я чувствую усталость и удовлетворение. Такое же удовлетворение чувствует каждый рабочий человек, окончивший свой труд и пьющий, как я, свой стакан чая. Я дал людям радость. Я заставил их думать… Спорить… Теперь можно и отдохнуть…» Вряд ли у Вольфа Григорьевича было что-то другое более значимое в жизни, чем его психологические опыты. Только ими он по-настоящему и жил.

По утверждению Лунгиной, не все гладко было во взаимоотношениях Мессинга со свояченицей, поскольку «сестра покойной жены создала в доме нервозную обстановку, непрестанно повторяя Вольфу Григорьевичу, что теперь вся его жизнь и заботы должны быть сосредоточены на могиле Аиды Михайловны… Ираида Михайловна раздувала этот культ покойной до чудовищных размеров, требуя от Мессинга ежедневного посещения кладбища. Сама она каждый день ходила на могилу сестры. Это не могло не выводить Вольфа Григорьевича из душевного равновесия, и мне до боли было жаль его… Уже через год после ее смерти Аиде Михайловне был поставлен красивый памятник — на постаменте черного гранита белый мраморный бюст покойной. На губах навеки застыла мягкая, добрая улыбка. Посещая кладбище, Мессинг часто приглашал знакомого кантора петь кадиш у могилы». Добавим, что он и сам читал кадиш на могиле Аиды Михайловны.