Елена Морозова - Калиостро

Узнав о намерении Бальзамо покинуть Мальту, гроссмейстер Пинто снабдил его деньгами и рекомендательными письмами, в частности к графу де Бретвилю, послу Мальты при Святейшем престоле, и римскому банкиру Беллони. А незадолго до отъезда Пинто якобы сделал Бальзамо поистине королевский подарок: даровал ему таинство посвящения в герметические философы, как именовали себя адепты Великого делания. Новому адепту надлежало принять новое имя, и Джузеппе выбрал имя своего тезки Калиостро, в трудную минуту протянувшего ему руку помощи. Утверждают, что одновременно с именем Калиостро Джузеппе получил и титул графа, ибо гроссмейстер имел право даровать членам ордена дворянство за особые таланты или заслуги. Так гусеница Бальзамо при помощи волшебной палочки гроссмейстера Пинто превратилась в бабочку Калиостро. Но, как указывают сторонники этой версии, Джузеппе еще десять лет не считал себя достойным называться новым именем. Трудно сказать, в какой степени гроссмейстер покровительствовал Джузеппе; известно, однако, что через много лет Калиостро распустит слух о том, что он является побочным сыном гроссмейстера, набросив, таким образом, тень и на Пинто, и на орден.

С Мальты Бальзамо прибыл в Неаполь (возможно, в сопровождении кавалера д’Аквино, князя Караманико, которому Пинто поручил опекать Джузеппе). По дороге, в местечке Пиццо — если верить инквизиции, — он (один или с приятелем) был задержан по обвинению в похищении девицы. Но похищенную не нашли, и Бальзамо пришлось выпустить: улик против него не оказалось. В Неаполе же, по мнению С. Ютена 7, Бальзамо задержался, чтобы взять несколько уроков у зловещего алхимика, неаполитанского князя Раймондо ди Сангро ди Сан-Северо (1710–1777). В фамильной часовне Сан-Северо по сей день представлены два изготовленных князем анатомических препарата: скелеты мужчины и женщины, опутанные кровеносными сосудами. Каким веществом князь заменил кровь, как заполнил им сосуды и почему они сохранились нетронутыми, никто не знает до сих пор. Разумеется, князь принадлежал к адептам алхимии, был членом какого-то загадочного ордена, а также, несмотря на запреты, являлся вольным каменщиком и имел степень Великого магистра Неаполитанского королевства. И все упорно поговаривали о его общении с дьяволом. А еще он состоял в родстве с князьями Караманико и, соответственно, с кавалером д’Аквино, поэтому не исключено, что «опекун» Джузеппе действительно поехал вместе с ним повидаться с родственником. И не просто с родственником, а с братом-масоном. Какие герметические секреты открыл Сан-Северо молодому Калиостро, не знает никто, но известно, что анатомическими опытами магистр не занимался и к мумифицированию склонности не имел. Возможно, он не стал перенимать жутковатые познания Сан-Северо потому, что еще подростком с ним произошел случай, после которого в нем поселился страх перед темнотой. Однажды в Палермо ему удалось пробраться в катакомбы, расположенные под монастырем капуцинов, где монахи в конце XVI века устроили необычное кладбище: они мумифицировали тела своих упокоившихся собратьев и размещали их в специальных нишах и коридорах. Зрелище, открывшееся впечатлительному юнцу в неверном свете потайного фонаря, потрясло его, и он, спотыкаясь на каждом шагу, выскочил наружу и принялся жадно хватать ртом свежий вечерний воздух. Темнота, пропитанная удручающим запахом затхлости, произвела на него такое гнетущее впечатление, что весь следующий день он бродил по склонам Монте-Пеллегрино, выдыхая ядовитый воздух катакомб и наполняя легкие свежим горным ветром. К вечеру он зашел в грот, где была устроена часовня святой Розалии, и на всякий случай помолился. С тех пор у Джузеппе зародился безотчетный страх перед темными помещениями. Возможно, во время сеансов общения с духами (происходившими, как правило, в темноте) этот неосознанный страх заставит магистра впадать в истерику, которую современники расценят как приступы негодования. Во всяком случае, когда граф Калиостро станет разрабатывать устав Египетского масонства, во всех комнатах, где это будет возможно, он выберет для убранства светлые — белые и голубые — ткани, а убранство комнаты для размышлений при посвящении в степень магистра будет даже «веселеньким» (tresgais).

Многие биографы считают, что в Неаполе Джузеппе встретил старого приятеля-сицилийца и, поддавшись на его уговоры, вместе с ним открыл игорный дом. Предприятие прогорело, владельцев арестовали, но вскоре отпустили, предписав оплатить судебные издержки. Бальзамо ничего платить не стал и под покровом ночи отбыл в Рим.

В Риме он поселился в небогатом квартале, где часто останавливались бедные, но благородные паломники, и стал вести жизнь художника-рисовальщика, принимая заказы на копирование эстампов, гравюр и даже картин. Дохода подобная деятельность приносила немного, а Бальзамо надоело ждать, тем более что с каждым днем, прожитым в Риме, соблазны столицы христианского мира притягивали его все сильнее. Джузеппе начал приторговывать «волшебным» товаром, предлагая прибывшим в город пилигримам не только картинки с видами города (выдавая копии за оригиналы), но и бальзамы и амулеты собственного изготовления. На вырученные деньги он кутил в веселых домах, наверстывая упущенные за время пребывания на Мальте плотские радости, от которых добровольно отказывались христовы воины — мальтийцы, а также адепты тайного знания. Ведь Ева не только несла ответственность за грехопадение, но и, согласно Парацельсу, не умела управлять своими буйными страстями и по причине не менее буйного воображения не могла прозреть истину, ибо воображение искажало ее. Поэтому женщина считалась неспособной отыскать правильный путь и больше склонялась к магии черной, сиречь извращенной. Иначе говоря, каждому порядочному алхимику следовало держаться от особ женского пола подальше. Бальзамо с таким выводом был категорически не согласен и отыскал у себя в квартале дом свиданий, где всем заправляла толстая неаполитанка. Признав в Джузеппе сицилийца, то есть почти земляка, она сразу обратила его внимание на юную голубоглазую блондинку с поистине ангельской внешностью, красивой походкой и сладким выражением лица. Красавицу звали Лоренца Феличиани. На портрете, воспроизводимом в черно-белом варианте, Лоренца действительно выглядит блондинкой, однако ряд авторов называют ее темноволосой, а М. Хотинский, ссылаясь на протоколы инквизиции, пишет: «У нее был средний стройный стан, белая кожа, черные волосы, круглое лицо, блестящие глаза и весьма приятная физиономия» 8. Впрочем, какого бы цвета ни были роскошные волосы девушки, ни один мужчина не мог пройти мимо нее равнодушно. Она была родом из почтенной римской семьи. Отец ее, Джузеппе Феличиани, богатый медник (возможно, кузнец или каретник), имел собственную мастерскую, расположенную неподалеку от церкви Тринита деи Пеллегрини; мать, Паскуа Феличиани, заботилась о скрупулезном соблюдении церковных обрядов и запретила учить дочь грамоте, дабы у той не появился соблазн читать любовные записки.