Дмитрий Володихин - Братья Стругацкие

Некоторое неодобрение, время от времени высказываемое Борисом Натановичем в адрес их первой повести, естественно — на фоне того творческого пути, который Стругацкие пройдут рука об руку за три с половиной десятилетия. Станислав Лем тоже считал свою повесть «Возвращение со звезд» почти что неудачей. В конце концов, это право авторов — оценивать свои работы по собственной, неведомой читателям шкале. Нам сейчас важно понимать другое. Молодые авторы уяснили, наконец, прелесть собственного жизненного опыта: не важно, питерского или московского, камчатского или пенджикентского, научного или офицерского. «От нашего городка до подножия сопки по прямой около тридцати километров. (Так теперь они писали. Зачем придумывать какой-то бледный пейзаж, если в памяти живут реальные панорамы? — Д. В., Г. П.) Но то, что еще можно называть дорогой, кончается на шестом километре, в небольшой деревушке. Дальше нам предстояло петлять по плоскогорью, поросшему березами и осинами, продираться через заросли крапивы и лопуха высотой в человеческий рост, переправляться через мелкие, но широкие ручьи-речушки, текущие по каменистым руслам…»

В августе 1958 года в журнале «Знание — сила» был напечатан рассказ Стругацких — «Спонтанный рефлекс».

Логические машины, механический мозг… В СССР уже печатались работы Норберта Винера — основоположника кибернетики и теории искусственного интеллекта, но для широкого читателя эти термины все еще звучали ново, романтично, захватывающе.

«Спонтанный рефлекс» ввел Стругацких в мир НФ.

Из письма Аркадия Натановича брату (от 27.V. 1958): «…В пятницу с работы позвонил в „Знание — сила“. „A-а, товарищ Стругацкий? Приезжайте немедленно. Не можете? А когда можете?“ Короче, я поехал к ним вчера. „Спонтанный рефлекс“ им весьма понравился, за исключением конца (твоего конца). Я это предвидел и привез им свой конец. Мой конец им не понравился еще больше. Их собралось надо мной трое здоровенных парней в ковбойках с засученными рукавами и маленький еврей — главный редактор, и все они нетерпеливо понукали меня что-нибудь придумать — „поскорей, пожалуйста, рассказ идет в восьмой номер, его пошлют в США в порядке обмена научной фантастикой <���…>“. И вдруг главному редактору приходит в голову идея: дать рассказ вообще без конца…»

Тогда же братья Стругацкие совместно перевели классический рассказ Уильяма Моррисона «Мешок», входивший позже в самые лучшие российские антологии фантастики. А Стругацкий-старший позднее переводил и других популярных за рубежом авторов: Клиффорда Саймака, Хола Клемента, Генри Каттнера, Кингсли Эмиса, Эндрю Нортон, Фредерика Брауна, Уильяма Джекобса. В переводах Аркадия Стругацкого пришли к советским читателям превосходные романы Джона Уиндема «День триффидов» и Кобо Абэ «Четвертый ледниковый период».

Японская литература занимала Стругацкого-старшего всю жизнь.

Повесть Юрико Миямото «Блаженный Мияда» он перевел еще в 1957 году.

Затем завершил перевод повести Есиэ Хотта «Шестерни», а в 1960 году — Сосэки Нацумэ «Ваш покорный слуга кот» (совместно с японистом Л. Коршиковым). Некоторые свои переводы Стругацкий-старший подписывал псевдонимом С. Бережков.

«Пионовый фонарь» Санъютэя Энте…

«Сказание о Есицунэ», классика Японии…

Сохранились большие «амбарные» книги с текстами, записанными от руки, — чернилами по желтоватой бумаге. Так записывал Стругацкий-старший и переводы Акутагавы, которого особенно любил.

«Идиот убежден, что все, кроме него, идиоты…» (Цитируются слова философа Мага из повести «В стране водяных».)

«Наша любовь к природе объясняется, между прочим, и тем, что природа не испытывает к нам ни ненависти, ни зависти…

Самый мудрый образ жизни заключается в том, чтобы, презирая нравы и обычаи своего времени, тем не менее ни в коем случае их не нарушать…

Больше всего нам хочется гордиться тем, чего у нас нет…

Никто не возражает против того, чтобы разрушить идолов. В то же время никто не возражает против того, чтобы самому стать идолом. Однако спокойно пребывать на пьедестале могут только удостоенные особой милостью богов — идиоты, преступники, герои…

Обуздание физических потребностей вовсе не обязательно приводит к миру. Чтобы обрести мир, мы должны обуздать и свои духовные потребности…

Свершить — значит мочь, а мочь — значит свершить. В конечном итоге наша жизнь не в состоянии вырваться из этого порочного круга. Другими словами, в ней нет никакой логики. Став слабоумным, Бодлер выразил свое мировоззрение одним только словом, и слово это было женщина. Но для самоуважения ему не следовало так говорить. Он слишком полагался на свой гений, гений поэта, который обеспечивал ему существование. И потому он забыл другое слово. Слово „желудок“…»

Впитать это в себя — уже школа. Владимир Захаров, поэт и физик, свое знакомство со Стругацким-старшим весьма реалистично отобразил в стихах.

Перевод Аркадия Стругацкого. Он пел эту песенку и по-русски, и по-японски.

— Вы были с ним друзья?

— Сильно сказано, большая разница в возрасте… Хотя июльским утром, в некой квартире на юго-западе, семь бутылок «Эрети», было такое грузинское вино, дешевое, кисленькое, но совсем неплохое…

«Собственно, — писал Борис Натанович в „Комментариях к пройденному“, — можно утверждать, что событийная часть нашей биографии закончилась в 1956 году».

В дальнейшем авторы книги еще не раз вернутся к этой фразе.

«Признаюсь, я всегда был (и по сей день остаюсь) сознательным и упорным противником всевозможных биографий, анкет, исповедей, письменных признаний и прочих саморазоблачений — как вынужденных, так и добровольных. Я всегда полагал (и полагаю сейчас), что жизнь писателя — это его книги, его статьи, в крайнем случае — его публичные выступления; все же прочее: семейные дела, приключения-путешествия, лирические эскапады — все это от лукавого и никого не должно касаться, как никого, кроме близких, не касается жизнь любого, наугад взятого частного лица…»

Мы специально выносим признание мэтра в конец первой главы.

Чтобы не руководствоваться его скрытыми указаниями.

В творчестве братьев Стругацких совершенно явно выделяется период, который можно назвать «ранним романтизмом». Он продолжался примерно с середины 50-х годов прошлого века до 1962 года. Это еще не те Стругацкие, которых будет неистово любить советская интеллигенция, это еще не те Стругацкие, которые займут нишу в тонком, почти прозрачном слое духовных учителей той же интеллигенции, но это уже известные писатели со своим кругом поклонников. «Ранний романтизм» сыграл роль колыбели, в которой подрастало художественное мастерство. Этот «ранний романтизм» составил литературное младенчество, а за ним и детство Стругацких…