Василий Балакин - Генрих IV

Так и Жанна д’Альбре постепенно склонилась к мысли, что не остается ничего иного, кроме как принять Маргариту Валуа в качестве невестки. Как истинная представительница рода д’Альбре, достойная дочь своего отца, вечно лавировавшего между Испанией и Францией, она и в этом постаралась усмотреть для себя ту выгоду, что, породнившись с Валуа, защитит Наварру от посягательств со стороны Филиппа II. Однако, уже приняв для самой себя решение, она не спешила ответить согласием, постаравшись в ходе долгих переговоров добиться максимальных уступок со стороны Карла IX и королевы-матери — прежде всего передачи городов Гиени, в которых все еще находились королевские гарнизоны, и отказа от поддержки мятежных католиков Беарна. В трудных переговорах, больше походивших на перетягивание каната, прошел весь 1571 год.

Между тем время шло и результаты изощренной стратегии королевы-матери стали сказываться даже в самой Ла-Рошели. Начались разногласия в руководящей верхушке гугенотов. Если Жанна д’Альбре по-прежнему была непреклонна, то люди поуступчивее характером, вроде Колиньи, сочли за благо пойти на сближение с королевским двором Франции. Впрочем, у адмирала имелись на то свои резоны: как-никак он был не королем Наваррским, а подданным Карла IX, обвиненным в государственной измене, и разговаривать на равных с сувереном для него не представлялось возможным. Разумнее было получить прощение и восстановление в должностях и титулах, тем более что король, ценивший его как военного специалиста, готов был пойти навстречу. При секретном посредничестве Людвига Нассауского в июле 1571 года было достигнуто соглашение: Колиньи, а заодно с ним и Конде вновь обретали королевское расположение и причитавшиеся им привилегии. Престарелый Колиньи, незадолго перед тем женившийся на юной Жаклин д’Антремон и потому смотревший в будущее с исключительным оптимизмом, покинул Ла-Рошель. 15 сентября 1571 года в замке Блуа состоялась его личная встреча с Карлом IX. С него не только сняли все обвинения, но даже вырвали страницы реестра, на которых содержался обвинительный приговор. Вдобавок король пожаловал ему еще 100 тысяч ливров «в знак признательности за примерную службу», каковой, видимо, было признано его участие в гражданской войне в качестве военного предводителя гугенотов. Колиньи вновь вошел в состав Королевского совета, членом которого являлся при Генрихе II, перед тем как перейти в протестантизм, и, оставаясь гугенотом, получил в качестве бенефиция аббатство. По свидетельству д’Обинье, Карл IX при этом будто бы обнял Колиньи и с улыбкой сказал ему: «Отец, наконец-то вы с нами и больше уж не ускользнете от нас». И точно, не ускользнул…

Жанна д’Альбре не одобрила возвращение своего товарища по оружию на службу к французскому королю и вскоре также оставила Ла-Рошель, чтобы возвратиться в свои владения. Из По, где подданные оказали ей исключительно радушный прием, она написала Карлу IX, объяснив свой отъезд в направлении, противоположном Парижу, где ждали ее прибытия, необходимостью подлечиться на водах. Генрих собственной рукой приписал несколько любезных слов, смысл которых представляется таинственным: «Здесь так много возможностей приятно провести время, что я счел бы себя еще более счастливым, если бы смог однажды увидеть вас здесь». Неужели речь шла о приезде христианнейшего (то есть католического) короля Карла IX в По, в этот оплот протестантизма? Причем именно тогда, когда Жанна д’Альбре не теряла даром времени, активно искореняя в Беарне католицизм. Кальвинистский культ, крещение по кальвинистскому обряду и преподавание кальвинистского вероучения стали обязательными. Церковный совет при королеве осуществлял управление конфискованным у католической церкви имуществом, используя получаемые доходы на содержание протестантских священников и школ, а также на оказание помощи бедным. Если приписка, сделанная Генрихом Наваррским, не была шуткой (надо сказать, сомнительного свойства), то на что он рассчитывал, приглашая в гости французского короля? Не исключено, что сближение Карла IX с Колиньи породило в среде католиков панические слухи о готовности монарха принять веру адмирала.

Тем временем Екатерина Медичи продолжала настойчиво воплощать в жизнь свой матримониальный проект, ничуть не смущаясь упрямством Жанны д’Альбре. Для вящей убедительности она представляла это на публике как дело практически решенное, хотя еще предстояло преодолеть главное препятствие — получить из Рима папское разрешение на брак. Оно было вдвойне необходимо: по причине как близкого кровного родства Генриха и Маргариты, так и различия их религиозной принадлежности. При этом Екатерина, дабы сформировать выгодное для себя общественное мнение, демонстративно закупала в Париже драгоценности для приданого невесте. А Жанна д’Альбре, несмотря на ухудшение самочувствия, продолжала упрямиться, игнорируя все уговоры то и дело прибывавших в По эмиссаров королевы-матери. Тогда на свет божий вновь извлекли затасканную версию о незаконности брака Жанны с Антоном Бурбоном, дав понять, что папа вместо того, чтобы дать разрешение на брак Генриха Наваррского с Маргаритой Валуа, объявит его бастардом, и тогда ему не носить короны — ни Наваррского, ни тем более Французского королевства. Угроза показалась Жанне д’Альбре реальной, и она, опасаясь за судьбу сына, дала свое принципиальное согласие на его брак с католичкой, правда, выдвинув при этом ряд условий: Карл IX должен отдать Гиень в качестве приданого за своей сестрой; сама она едет в Париж на переговоры одна, оставив сына в Беарне; Гатинский крест, установленный в Париже на месте разрушенного дома казненных гугенотов, надлежит снести; наконец, крепость Лектур, всё еще удерживаемая королевским гарнизоном, должна быть передана протестантам.

Последние месяцы 1571 года выдались трудными для Жанны д’Альбре. Ее здоровье не только не шло на поправку, но и заметно ухудшалось. Генрих, получив серьезные ушибы при падении с лошади, лежал в постели. Люди из ее окружения докучали противоречивыми советами: если одни видели в предстоящем браке залог мира, то другие пророчили дальнейшие осложнения от этого заведомо обреченного на неудачу брака. Осознав бессмысленность дальнейших проволочек, Жанна в конце ноября объявила, что в ближайшее время отправляется в путь. 8 декабря, прибыв в Нерак в сопровождении баронов графств Арманьяк и Альбре, она узнала, что Лектур все еще занят королевским гарнизоном. В ответ на ее жалобу Екатерина Медичи решила уступить и приказала Бирону покинуть город. Причин медлить больше не было, и Жанна д’Альбре с дочерью Екатериной и племянником Конде направилась к королевскому двору Франции. Генриху, сопровождавшему их до Ажана, она строго-настрого наказала оставаться в Беарне до тех пор, пока не будут согласованы все условия заключения брака, и отправляться в путь, лишь получив от нее письмо-пароль определенного содержания — только так можно было избежать провокационного вызова подложным или написанным под принуждением письмом. 13 января 1572 года мать и сын попрощались, чтобы более уже не свидеться на этом свете.