Василий Балакин - Генрих IV

Столь грубое нарушение правил католической церкви спустя всего несколько месяцев после опубликования Нантского эдикта тяжело оскорбило католиков и сделало их оппозицию еще более ожесточенной. Во главе оппозиционного движения был Парижский парламент, который, несмотря на многочисленные письменные королевские распоряжения, раз за разом откладывал регистрацию эдикта, что препятствовало практическому применению его положений. Решив покончить с этим, Генрих IV приказал парламенту 7 февраля 1599 года явиться к нему в Лувр, дабы выслушать его волю, и членам парламента не оставалось ничего иного, как подчиниться: 25 февраля 1599 года Нантский эдикт был зарегистрирован Парижским парламентом.

Оставалось сломить сопротивление провинциальных парламентов. Это потребовало от короля большого терпения: последним зарегистрировал эдикт парламент Ренна лишь 23 августа 1609 года. Несколько раньше, в первые месяцы того же года, после долгих объяснений по поводу своего нежелания регистрировать эдикт, это сделали парламенты Тулузы, Бордо и Экс-ан-Прованса.

Как видим, религиозное умиротворение осуществлялось не одной только силой оружия, но и благодаря авторитету короля — не столько моральному (о морали умолчим), сколько опиравшемуся на ту же самую силу. Поскольку Генрих IV мог непосредственным образом воздействовать на общество своим авторитетом, мир, хотя и несколько искусственный, воцарился в королевстве, позволяя осуществить его возрождение.

Предстояло еще решить множество проблем: у короля не было законного наследника, страна лежала в руинах, соседние государства были враждебны или недоброжелательны, государственная казна пребывала в катастрофическом состоянии. Для их решения в распоряжении Генриха IV было 12 лет. За этот короткий срок он заслужил имя, которым много позднее наградили его апологеты династии Бурбонов, — Генрих Великий.

После заключения Вервенского мира и издания Нантского эдикта, благодаря чему было обеспечено спокойствие как внутри королевства, так и на его рубежах, Генрих IV мог наконец-то подумать о себе. Ему исполнилось уже 45 лет — весьма зрелый возраст, учитывая среднюю продолжительность жизни в ту эпоху. Годы избороздили его лицо морщинами, в шевелюре появились седые пряди, а борода почти полностью поседела. Хотя в то время Генрих IV уже не был «королем без королевства», однако все еще жил без жены. Официально он по-прежнему оставался супругом Маргариты Валуа, однако та уже много лет обреталась вдали от него в замке Юссон, ставшем для нее тюрьмой, хотя и весьма комфортабельной. В период совместного проживания она не родила королю наследника, зато Габриель д’Эстре уже подарила ему двоих бастардов, Сезара и Александра, которых он официально признал своими детьми. Генрих IV искренне привязался к своей метрессе, хотя и не мог не изменять ей, во время частых разъездов завязывая мимолетные интрижки. Будучи прижимистым по натуре человеком, к тому же обращавшим столь мало внимания на свою внешность, он тем не менее осыпал Габриель драгоценностями, дарил ей дорогие платья, замки и титулы. Став сначала маркизой де Монсо, она по воле своего царственного любовника впоследствии сделалась герцогиней де Бофор.

В последние два года своей жизни Габриель д’Эстре фактически занимала положение королевы Франции. В Фонтенбло у нее имелись королевские апартаменты, а в Париже в ее распоряжение был предоставлен особняк рядом с Лувром, куда она могла проникать незаметно для окружающих. Когда король находился в столице, она, проведя день в своем особняке, вечером появлялась во дворце и ночевала в покоях французских королев. Стража охраняла ее от докучливых зевак, а знатные титулованные дамы покорно прислуживали ей. Король заказал ее портрет в образе Дианы знаменитому в то время художнику Амбруазу Дюбуа, а Гильом Дюпре выгравировал ее профиль на медали, отчеканенной в 1597 году, на обратной стороне которой красовалось изображение короля. Любовь Генриха IV и Габриели д’Эстре увековечена на многочисленных рельефных украшениях дворца в Фонтенбло: буква S, пронзенная стрелой (тонкая аллюзия на имя Габриель д’Эстре: «trait» по-французски означает «стрела»).

Надежно привязав к себе ветреного Генриха IV, подарив ему двоих прелестных малышей и получая от него как интимные, так и публичные свидетельства любви, хорошенькая герцогиня де Бофор, по-прежнему подталкиваемая своим предприимчивым семейством, естественно, захотела большего. Врачи (вполне вероятно, небескорыстно) пугали стареющего короля грозящей ему, возможно даже в ближайшее время, импотенцией, хотя для этого и не было реальных оснований. Более чем прозрачный намек на то, что Генрих IV должен остановиться на достигнутом: чего еще ему надо, когда у него уже имеются двое здоровых наследников? Габриель, разведясь с господином Лианкуром, торопила теперь короля ускорить аннулирование его брака с Маргаритой Валуа. Папа относился к этой затее неодобрительно, что же касается королевы Марго, то она, достойная дочь Екатерины Медичи, для вида соглашалась на развод и даже писала любезные письма Генриху и его метрессе, однако тайком старалась всячески осложнить дело. Она постаралась продать свое согласие как можно дороже. Более того, несмотря на лишение прав и свою порочную жизнь, она сохранила то, что можно было бы назвать чувством принадлежности к династии, королевским достоинством, которое перевешивало все прочие соображения. Она была бы готова уступить место, но лишь принцессе, по праву рождения достойной занять его, а не этой малышке д’Эстре, ставшей герцогиней лишь благодаря ars amandi — «искусству любви». Весьма примечательно, что и французский народ, так приверженный идеалам равенства, когда разнеслась весть о намерении Генриха жениться на Габриели д’Эстре, отнесся к этому неодобрительно: хотя он и любил сказки о принцах, женящихся на пастушках, однако предпочел бы, чтобы король Франции вступил в брак соответственно своему высокому положению.

В ближайшем окружении короля, кроме придворных, не искавших ничего помимо наград и чинов, с откровенным неприятием относились к его намерению сделать Габриель французской королевой. Генрих IV, занявший трон благодаря неукоснительному соблюдению древнего Салического закона, должен был уважать традиции королевского дома Франции. Сюлли взял на себя роль рупора придворной оппозиции. Именно в его мемуарах и содержится рассказ о будто бы состоявшемся разговоре на эту тему. Король, перебрав всех европейских и французских принцесс, на которых он мог бы жениться, заявил, что ни одна из них ему не нравится. Он желал бы, чтобы его будущая супруга сочетала в себе три качества: красоту, мягкость нрава и плодовитость. Сюлли он задал вопрос, не знает ли тот особу, которая удовлетворяла бы этим трем требованиям. Поскольку ловкий царедворец прикинулся, что не понимает, о чем идет речь, король прямо назвал ему Габриель. Тогда Сюлли стал излагать ему свое видение проблемы. Помимо того что этот брак вызвал бы всеобщее неодобрение, сам король позднее, когда остынет любовный пыл, испытал бы стыд и раскаяние. Но даже не это главное: неизбежно возникли бы непреодолимые трудности с престолонаследием, учитывая то, как появились на свет оба его сына. Первый ребенок родился, когда Габриель официально являлась женой месье Лианкура, а сам король — супругом королевы Марго, то есть он зачат в двойном прелюбодеянии, он — вдвойне незаконнорожденный, двойной бастард (и это не считая того, что, по слухам, отцом Сезара вообще был не Генрих IV, а Бельгард). Второй, рожденный после «развода» Габриели с месье Лианкуром, когда король все еще оставался супругом королевы Марго, являлся просто незаконнорожденным, простым бастардом. Таким образом, оба они, хотя официально и усыновленные королем, несут на себе пятно незаконнорожденности. Если предположить, что Генрих женится на Габриели, то законнорожденными будут только дети, которые появятся на свет после заключения брака. Но как в таком случае применить право первородства для передачи трона по наследству? Факт усыновления обоих бастардов по сути здесь ничего не меняет. Напротив, он до крайности все осложняет и впоследствии может спровоцировать борьбу за престолонаследие, то есть гражданскую войну, когда католики и гугеноты вновь примутся с оружием в руках выяснять отношения друг с другом.