Михаил Каратеев - По следам конквистадоров

Вонючка (сорильо) — очень красивый пушистый зверек, черный, с двумя широкими белыми полосами вдоль спины, но встречаются и совершенно черные. По названию и свойствам она, конечно, известна каждому, но лишь тот, кому случалось обонять ее запах, может судить, насколько это название ею заслужено. Там где она брызнула своими «духами», в лесу или на кампе, больше недели стоит густая, отвратительная вонь, слышная за несколько сот метров. Если хоть капля попадет на человека, костюм надо выбрасывать, ибо никакие стирки и чистки не спасут его от пожизненной вони, да и сам пострадавший много дней будет так благоухать, что в обществе ему появляться не рекомендуется.

Я видел однажды, как за вонючкой погналась неопытная собака и получила в морду целый заряд — то что с нею делалось не поддается описанию. Она прыгала и металась как сумасшедшая, выла, скребла морду лапами, закапывала ее в землю, и в результате навсегда потеряла чутье. Но надо сказать, что вонючка своим страшным оружием не злоупотребляет и пользуется им лишь в случае неминуемой опасности, причем сначала только пугает: поворачивается к противнику задом, поднимает хвост и начинает им потряхивать. Обычно этого предупреждения бывает достаточно, чтобы ее оставили в покое.

Из обезьян самые крупные ревуны. Очень много небольших, рыжевато-бурых, это местная порода мартышек; раза два видел я и совсем крохотных уистити. Кроме этих, есть еще два вида, но они более редки.

Один раз, заметив на дереве стаю мартышек, я из глупого озорства, которого до сих пор не могу себе простить, подстрелил одну. Бедняга начала падать, но по пути зацепилась хвостом за тонкую ветку и повисла вниз головой. Ни одна из остальных не подумала о бегстве, все с гневными криками бросились на помощь к пострадавшей.

Парагвайцы, между прочим, едят многих зверей, которые с европейской точки зрения несъедобны, например ягуара, пуму, крокодила, обезьян, броненосцев, игуану. Двух последних и мне случалось есть, мясо их довольно вкусно. То же самое говорят европейцы, пробовавшие ягуара. Едят и тапиров, но на них охотятся главным образом ради кожи, которая отличается очень высокими качествами и идет на дорогие сорта кожаных изделий. Ценится и шкура игуан, она очень красива и из нее шьют пояса, бумажники, дамские туфли и т. п. Панцири броненосцев тоже находят широкое применение, из них делают всевозможные коробочки, корзиночки, настольные лампы и прочие сувениры.

Стоит упомянуть еще очень крупную летучую мышь — вампира. Эта тварь вполне заслуживает свое название, так как действительно сосет кровь животных, а при случаи и человека, но прокусывает у него не горло, как подобало бы настоящему вампиру, а обычно большой палец ноги, во время сна. Слюна его, видимо, обладает анестезирующими свойствами и укушенный никакой боли не чувствует. Крови такой вампир выпивает, конечно, не столько много, чтобы это могло ощутимо отразиться на здоровье. Этой гадости особенно много в Чако.

Пернатый мир Парагвая гораздо более разнообразен, и самым крупным его представителем является страус нанду. Между ним и его африканским сородичем сходства мало, он меньше ростом и имеет серое оперение. Хвостовые перья его тоже далеко не так пышны и никакой ценности не представляют, из них тут выделываются метелки для обметания комнатной пыли.

Ходят нанду обычно небольшими стадами и на эстансиях очень любят пастись вместе с коровами. В этом случае они не пугливы и к ним без труда можно подойти совсем близко, тогда как страусы, гуляющие самостоятельно, чрезвычайно осторожны и завидев издали человека сразу пускаются наутек. Самка делает гнездо где-нибудь в траве, на кампе, и откладывает до тридцати яиц, которые предоставляет высиживать своему супругу. Каждое яйцо по объему равно примерно дюжине куриных, они очень вкусны и в мое время их можно было купить на любом парагвайском базаре.

Характерен для Парагвая и тукан. Это черная птица величиною немного больше вороны, но с громадным и толстым оранжево-красным клювом. Когда тукан сидит на дереве, этот клюв видно за полкилометра и думаю, что такая пышная вывеска ему никакой пользы не приносит и даже наоборот, ибо он любит пожирать в чужих гнездах птенцов, а пернатые мамаши, издали завидев его нос, приходят в страшное возбуждение и поднимают неистовый крик. Туканов здесь приручают и их можно видеть во многих домах, пользующихся относительной свободой.

Из парагвайских попугаев самый крупный и красивый — ара, он красного цвета с синими подпалинами и толстым белым клювом. Изредка: встречаются и другие большие попугаи, из таких я видел синего с желтым и зеленого с желтым, но особенно многочисленны черные, размером и формой похожие на сороку, и зеленые двух видов— один величиной с дрозда, другой покрупнее. Эти последние очень вкусны и мы их часто стреляли. Они крайне осторожны, но если охотнику удалось приблизиться к дереву, на котором они сидят, и застрелить одного, после этого без труда можно перебить всю стаю: остальные не улетают, а с криком кружатся около того же дерева и поминутно на него садятся.

На спинах у пасущегося на кампе скота тут постоянно можно видеть небольших желто-серых птичек, выклевывающих из кожи животных всевозможных паразитов. Это подлинные благодетели местных лошадей и коров, которые со своей стороны всячески стараются не затруднять им работу.

Есть в Парагвае и еще одна очень полезная птица, которую убивать запрещено законом: это крупные коршуны, большими стаями летающие на кампах, особенно вблизи эстансий. Много их и в городах, они знают о своей неприкосновенности и людей совершенно не боятся, спокойно сидят на крышах и на заборах. Такой привилегией они пользуются за свою санитарную службу, пожирая на кампах и на эстансиях падаль, а в городах всякие отбросы.

Из съедобной пернатой дичи тут есть дикие индюшки, гуси, утки, что-то похожее на цесарок, куропатки, перепелки, голуби, лесные курочки и кулики. На этих птиц, за исключением самых крупных, в наших местах никто не охотился, так как выстрел обходился гораздо дороже добычи.

Из остальных парагвайских птиц стоит упомянуть фламинго (но в таких сухих местах, как выше, их не было) и по несколько видов орлов, цапель, сов, кардиналов, дятлов и очень красивых колибри. Было и много других, совершенно мне незнакомых.

Вопреки всем бодрящим прогнозам колонизаторов, март оказался таким же знойным, как и предыдущие месяцы, но в начале апреля жара заметно уменьшилась и вскоре настала ровная и приятная солнечная погода.

Ночами температура падала до 4–5 °C и мы, за полгода совершенно отвыкнув от таких холодов, наваливали на себя все, что могло быть использовано для укрывания. Однако, через час после восхода солнца уже можно было ходить в одних трусиках и чувствовать себя, как летом в Европе. В мае исчезли и последние комары, не выдержав очевидно, холодных, ночей.