Бернар Виоле - Жерар Депардьё

В противоположность фильму Зиди, снятому по оригинальному сценарию, Шаба решил экранизировать только один альбом — «Астерикс и Клеопатра», который показался особенно киногеничным продюсеру Клоду Берри. Это не помешало Юлию Цезарю (Шаба) по-своему осовременить приключения знаменитых галлов, пересыпав их остротами собственного сочинения, например, «Veni, vidi, vici, Vivendi» [83] «Пришел, увидел, победил» — крылатое выражение Цезаря; «Вивенди» — название компании Жан-Мари Месье, гиганта индустрии развлечений, специализирующегося на медиапродукции и телекоммуникациях. , и переделав роль архитектора Нумеробиса специально под «приглашенную звезду» Джамеля Деббуза, который участвовал в съемках с нескрываемым удовольствием.

Несмотря на внешнее добродушие, Шаба оказался требовательным режиссером. «Он может десять дней биться над одной фразой», — восхищалась им актриса Шанталь Лоби. Но при этом уважительно относиться к актерам, добавляет Деббуз: «Я ни разу не видел, чтобы он хмурил брови, даже когда я забывал текст, выходил из кадра и попусту тратил время восьмисот технических сотрудников». Даже если бы у режиссера и чесались руки, он бы не раз подумал, прежде чем пустить их в ход: в контракте молодого французского комика было обозначено, что ему следует непременно избегать «потасовок» во время съемок… Помимо этой предосторожности контракт предусматривал вознаграждение по самой высокой ставке: гонорар в 1,1 миллиона евро, плюс по 14 центов с каждого проданного билета после первых восьми миллионов. Почти такая же плата, как у Обеликса — Депардьё (1,37 миллиона евро) и Астерикса — Клавье (1,1 миллиона евро), которые также должны были получать свой процент (соответственно 9 и 6,3) с чистых сборов от фильма, как только окупятся расходы…

А расходы на «Миссию “Клеопатра”» окупились с лихвой вскоре после выхода фильма в прокат в январе 2002 года. Самый дорогостоящий фильм французского кино имел огромный кассовый успех. Правда, режиссер всё пустил в дело: неожиданные рисованные вкрапления, сумасшедшие танцы, изощренное кривлянье, а в итоге, как писал журнал «Телерама», получилось сочное сочетание «фараоновского» зрелища и кратких и веселых скетчей в стиле юмористических телепрограмм. Впрочем, газета «Монд» его за это упрекала: «Телевизионные приемы в кино, возможно, порождают добротную продукцию, но не обязательно хорошие фильмы. В последние годы Ален Шаба как актер и режиссер, скорее, перешел в лагерь кино; теперь же он перевел свои легионы на сторону телевидения, превратив свой фильм в винегрет из телепередач».

Альбер Удерзо, создатель Астерикса, тоже нашел за что упрекнуть Шаба: не столько за проделанную работу, сколько за пренебрежение, выказанное к нему самому. Его зять Бернар де Шуази, директор издательства «Альбер-Рене», публично уличил режиссера в оскорблении достоинства; его заявление было сродни объявлению войны: «Альбер обожает этот фильм, он считает, что Ален Шаба талантлив до мозга костей. Но то, что происходило за кулисами, просто недопустимо. Мало того что в сценарий внесли изменения, Альбера еще и совершенно оттеснили в сторону. Даже в день премьеры! На сцену вышли тридцать человек, даже брат Джамеля Деббуза, который был шофером. Но никто даже и не подумал ни упомянуть об авторах “Астерикса”, ни пригласить Удерзо, который был в зале, подняться к ним. Шаба перетянул одеяло на себя. Профи так не делают!»

«Видок» тоже вышел сногсшибательным. Постановку этого фильма о приключениях знаменитого начальника полиции в Париже 1830 года доверили Питофу, до тех пор известному как мастер спецэффектов («Пришельцы», «Чужой»); в заглавной роли был Жерар Депардьё, ведущего расследование биографа сыграл Гийом Кане, а восточную танцовщицу — Инес Састр. Заявленный как небывалое событие еще до своего выхода на экраны в сентябре 2001 года, фильм был представлен как первая картина, снятая камерой высокой четкости. Идея этого технологического прорыва зародилась четырьмя годами раньше у Доминика Фарруджа и Оливье Гранье, компаньонов по производственному объединению КР2К. За сценарием они обратились к Жан-Кристофу Гранже (впоследствии он напишет сценарий фильма «Пурпурные реки»), а затем к Питофу. На протяжении нескольких месяцев Питоф и Гранже трудились над тем, чтобы создать фантастический мир и сделать будущий фильм похожим на сон. Эту художественную задачу можно было решить только с помощью цифровой техники, как следует поработав с цветом на компьютере.

Но, сосредоточившись на этом чудесном орудии, не промахнулся ли молодой режиссер мимо главного, а именно персонажей, которым жестоко не хватало психологического наполнения? Большинство критиков упрекали его именно в этом; вскоре к ним присоединились и зрители, в частности подростки, которые, несмотря на некоторые визуальные находки, уходили из залов. Депардьё тоже был разочарован — по крайней мере если свериться с его высказываниями перед началом съемок: «Видок — яркий персонаж. Бывший каторжник, принадлежащий своей эпохе. Доносчик, ставший префектом полиции. О нем писали великие классики, от Гюго до Бальзака, он неотъемлемо принадлежит миру кино. Это Вальжан, Жавер и Вотрен вместе взятые. И потом, он принадлежит моей любви к Истории».

Но актера уже ждал другой сюжет, более современный и более интимный: «Чти отца своего», «роуд муви» [84] Буквально «дорожное кино», «фильм-путешествие». В картинах этого жанра действие чаще всего происходит в дороге либо связано с «путешествием» героев в свое сознание. (Прим. ред.) швейцарского режиссера Жакоба Берже, «изгнанного» в Париж. В этом фильме Депардьё сыграл со своим сыном Гийомом. Для них это было не впервой: они уже снимались вместе в фильмах «Все утра мира» и «Граф Монте-Кристо», однако ни разу не были партнерами на съемочной площадке.

Теперь им предстояло изобразить напряженные отношения между прославленным писателем Лео Шепердом и его сыном Полем, так и не оправившимся от тяжелых впечатлений детства. Хотя сценарий был заявлен как оригинальный, трудно не проводить параллелей между вымыслом и биографиями обоих актеров: у героев фильма и исполнителей слишком много совпадений, чтобы это было простой случайностью. Так, Поль в фильме и Гийом в жизни страдали в детстве от частых отлучек отца. «В шесть-семь лет я обнаружил, что между мною и моими приятелями существует большое различие. Я говорю не о материальном благополучии (я всегда ходил в государственную школу); но дети повторяли о моем отце то, что говорили их родители, и меня не жалели. Тогда я тоже не стал никого жалеть. В моей школе началась настоящая война. В тот момент мне было необходимо, чтобы он был рядом, были нужны хотя бы его взгляд, пожатие руки, которые сказали бы: “Не переживай, прав-то ты”», — говорил Гийом в интервью журналу «Гала».