Антонио Хименес - В походе с Фиделем. 1959

Вернемся назад, в 26 октября. В тот вечер мы сопровождали Главнокомандующего, когда он, как обычно, посещал редакцию газеты «Революсьон». В редакции ему сообщили, что контрреволюционные террористы бросили в помещение редакции гранату американского производства и автоматной очередью ранили двух сотрудников.

В связи с бомбардировкой Гаваны Диасом Лансом вечером 21 октября, осуществленной с помощью и при поддержке Соединенных Штатов, правительство Кубы обвинило американское правительство в соучастии в этом новом акте агрессии.

10 ноября государственный департамент Соединенных Штатов с беспрецедентным цинизмом официально заявил, что кубинские граждане были ранены «20- и 40-миллиметровыми снарядами противовоздушных батарей или гранатами и бомбами, брошенными террористами из автомобилей».

Товарищ Фидель поручил мне заявить протест против воздушного нападения на Кубу на Международном конгрессе по вопросам аграрной реформы, который должен был состояться в Риме под эгидой Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО).

На этом международном форуме я заявил, что в то время, когда наш народ предпринимает огромные, нечеловеческие усилия, чтобы довести до конца аграрную реформу и начать великую битву с голодом в соответствии с целями ФАО, союз могущественных иностранных сил и местных выродков наращивает сопротивление делу прогресса и прибегает к воздушным налетам и нападениям, организуемым с территории соседней страны, наносящим ущерб сахарным заводам и подвергающим опасности мирное население нашей столицы.

Одновременно с отрицательным ответом Соединенных Штатов на обвинение Кубы в соучастии в организации этих актов глашатай государственного департамента Линкольн Уайт заявил, что выступление директора ИНРА в Риме оскорбительно для США.

Тогда же президент Эйзенхауэр заявил, что «коммунисты ловят рыбу в мутных водах Кубы», и выразил свою поддержку оскорбительному тону ноты, направленной американским внешнеполитическим ведомством кубинскому Министерству иностранных дел.

Достойный ответ президенту своей страны дает великий американский писатель Эрнест Хемингуэй. Приехав на Кубу, он публично заявил:

— Я чувствую себя счастливым, возвратившись сюда, потому что я кубинец. Я не хочу, чтобы меня считали янки. Моя жена уже предупредила меня, чтобы я не верил в то, что пишут о Кубе газеты в моей стране.

Это были дни, когда нарастала волна грубой и наглой лжи о Кубе. ЮПИ фальсифицировала заявление бостонского кардинала Кушинга, в котором последний якобы выступил против «экспроприации собственности церкви и ее передачи в руки правительства Кастро. Куба является страной, где церковь заставили замолчать».

В Гаване моисеньор Эвелио Диас опроверг ложь ЮПИ:

— Никакая собственность кубинской церкви не была и не является объектом экспроприации со стороны правительства. Кубинская церковь не располагает ни земельной собственностью, ни капиталовложениями в эту собственность. Не было и вмешательства правительства в дела церкви.

Заканчивая свое выступление, он заявил, что слова Кушинга были полностью искажены.

И сам кардинал не замедлил выступить с опровержением:

«Никогда и нигде я не говорил о таких фактах, поскольку не располагаю какой-либо информацией о нынешнем положении на Кубе».

В декабре 1959 года идет процесс над Убертом Матосом, в ходе которого министр Революционных вооруженных сил майор Рауль Кастро приводит ряд фактов, свидетельствующих об эгоцентрическом характере личноеги обвиняемого и о его оскорбительном отношении к таким авторитетным офицерам вооруженных сил, как Педро Мирет, Эфихенио Амехейрас, Самуэль Гонсалес-Родилес, и другим революционерам в армии, а также о скрытой его неприязни к майору Хуану Альмейде, командовавшему Третьим фронтом во время партизанской борьбы, и о других уже известных истории фактах, приведших позднее подсудимого к предательству.

Рауль говорит:

— Был момент, особенно настороживший нас; это когда Уберт Матос под предлогом проникновения коммунизма начал прощупывать тех офицеров, которых он надеялся тихо, но в то же время и ловко завербовать себе в сообщники. Он прощупывал майоров Альмейду, Каликсто Гарсия и капитанов Мендосу, Суареса Гайоля и многих других. Подход был весьма ловким, естественно, он просто бросал нечто вроде «Рауль — коммунист», «Гевара — коммунист» и т. д. И если встречал положительный отклик, то знал, что уже может рассчитывать на потенциального союзника в своей грязной политической игре. Когда же встречал отпор от кого-либо из товарищей, то знал, что на него нельзя рассчитывать.

Затем герой Второго восточного фронта рассказал о связи Уберта Матоса с президентом Уррутия, о том, как последний предоставлял в распоряжение Матоса деньги якобы на правительственные мероприятия, но использовались они для пропаганды президента.

И в своей обычной и характерной манере Рауль заявляет:

— Наши социальные идеалы мы черпали не из книг, а из повседневной жизни там, на той земле, где прошли первые годы нашего детства. Мы ходили в школу, где никогда не видели негра. Мы пользовались богатством, которое не зарабатывали своим потом, и не надо быть очень умным, чтобы понять, что этот социальный порядок несправедлив и лжив и когда-то должен быть изменен.

В этот момент Рауль посмотрел на офицеров, обвиняемых вместе с Убертом Матосом, и на него самого.

— Здесь вы не найдете жертвы невежества, жертвы обмана. Уберт Матос все понимает и все сознает. Именно он в то время, когда заявил, что покидает свой пост, в своем письме спрашивал Фиделя: «Куда мы идем? А зачем?» Уберт Матос — один из тех, кто знал курс революции.

Он друг Диаса Ланса, Уррутия и некоего Рикардо Ларье — не знаю, не эту ли фамилию носит защитник?

Адвокат Франсиско Ларье Бертот вскакивает со своего места и гневно заявляет, что на Кубе фамилию Ларье носит только одна семья.

— Таким образом, это должна быть моя семья, но если Рикардо Ларье такой же предатель, что и обвиняемый, то я принимаю это обвинение.

Рауль мгновенно парирует:

— Тогда вы тем самым признаете и факт предательства своего подзащитного.

Затем министр Революционных вооруженных сил объясняет ошеломленным адвокатам, как этот защитник Уберта Матоса раньше защищал Фульхенсио Батисту и к тому же пел панегирик государственному перевороту 10 марта, а в доказательство зачитывает отрывки из брошюры, изданной в Мексике самим Франсиско Ларье Бертотом, где тот восхвалял государственный переворот, осуществленный Батистой.

Поскольку Бертот пытался полемизировать с Раулем, последний сухо прервал его и обратился к трибуналу: