Лев Хургес - Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

Когда я ему ответил, что таких экспресс-методов не знаю, Шахмаев еще больше разозлился: «Ах ты, мерзавец, шпион, вредитель, на воле вредил и здесь не хочешь исправляться? Попомнишь ты у меня! Не будет тебе больше никаких записок. Здесь будешь работать. Кому понадобишься – пришлет за тобой стрелка, а все остальное время будешь здесь, в этой зоне землю копать. Пошел вон! Бери кайло и долби яму, а я уж присмотрю, чтобы ты не филонил!»

И вот начались для меня черные дни: в зоне Шахмаев сейчас же гонит меня на яму и чуть заметит, что я присел передохнуть, поднимает сапогом или прикладом. Вижу я: дело плохо. Как быть? Как избавиться от этого зверя? Перейти обратно в лаптежный – доходиловка: 450 граммов хлеба, а я уже привык к более-менее вольготной жизни. Пошел я к нашему лагерному врачу, милейшему Борису Максимовичу Мустафину и рассказал ему всю историю. Мустафин сперва долго смеялся, а потом начал рассуждать: «Ведь ты, Лева, прекрасно понимаешь, что таких экспресс-методов в природе пока не существует. Но с другой стороны, все заразные женщины у нас на строгом учете, бригадирша женской бригады их прекрасно знает, да и они сами знают, что за умышленное заражение венерическими болезнями получат солидную прибавку к сроку, не говоря уже о том, что стрелок, которого такая женщина заразит, обязательно ее пристрелит. Так что процентов на девяносто девять с гаком можно считать, что заразиться от наших женщин стрелки не смогут. Раз уж этот паразит никак не хочет от тебя отцепиться, он ведь татарин, а татары все очень упрямы, я это знаю – сам татарин, то надо его как-то ублаготворить. Можешь по части экспресс-метода придумать что угодно, только проси Шахмаева держать сказанный тобой способ в секрете, и все будет в порядке, а шансов на заражение у наших стрелков гораздо меньше, чем у нас с тобой пережить это черное время». Тут же мы с Мустафиным и «разработали» наш экспресс-метод обнаружения венерических болезней.

Назавтра я отозвал Шахмаева в сторону и сказал ему, что у меня есть кое-что ему сообщить, но по строжайшему секрету. Вошли в его кабинет, Шахмаев тщательно прикрыл дверь, сел на табурет и придвинул ко мне второй. «Вот что, Шахмаев, – начал я, – есть один такой способ, но я тебе его не говорил, потому что тебе будет неприятно им пользоваться». «То-то же, – осклабился стрелок. – Оказывается, знаешь, что я тебя просил! Недаром вас, блядей, пересажали, все вы знаете, а для народа сделать ничего не хотите! Ну, хрен с тобой, говори, а я уж в долгу не останусь».

Тут я начал: «Понимаешь, Шахмаев, нужно иметь с собой пузырек с соленой водой и ватку. Ты вылей эту воду в стаканчик, обмакни туда ватку, и осторожно поведи этой ваткой женщине по причинному месту, но только смотри осторожнее, чтобы на твоих пальцах не было ранок или царапин, лучше всего это делать в тонких перчатках, а потом эту ватку брось в соленую воду. Если вода посинеет, то женщина заразная, гони ее в три шеи, а руки тщательно вымой с мылом, если же вода останется прежней, то все в порядке, женщина здорова и тебе ничего не грозит».

«Ну, это все сделать всегда можно, – со вздохом облегчения произнес Шахмаев. – Соль у нас на кухне есть, ватку найдем, да и перчатки тоже. А это надежно?» – «Что за вопрос! – возмутился я. – Что я, сам себе враг? Только смотри, никому, даже своим врачам, ни слова: это секрет старинной еврейской медицины, и кроме тебя, я его никому открывать не собираюсь. Сам я на воле всегда так делал и, как видишь, здоров в этом отношении».

Шахмаев внимательно слушал, время от времени утвердительно кивая головой. Короче говоря, «забил я ему бабки» весьма основательно, и когда я кончил, Шахмаев, с угрожающими нотками в голосе сказал: «Ладно, Хургес, попробую. Будешь пока получать записки и ходить вольно, но если со мной что случится по этой части, тебе хана».

На этом и поладили. Снова дал мне Шахмаев записку и отпустил, да еще в придачу дрюкнул с пол буханки хлеба, с чем и посчитал себя со мною в расчете. Я пошел по своим делам, а Шахмаев на другой день попросился конвоировать женщин на лесоповал. У меня снова начался порядок: котлован я уже больше не долбил, ходил себе по заводу, а если позовут, то по вольному поселку: где волосок лампочки накину, где плитку или утюг починю, а где и несложную проводку сделаю. А если и нет «шабашки», то все равно сидеть в теплой дежурке приятнее, чем долбить мерзлую землю на сорокаградусном морозе.

Шахмаев тоже был доволен (видать, соленая вода так ни разу не посинела) и иногда, после конвоирования женских бригад, мне заговорщически подмигивал.

Так прошло месяца полтора-два. И вот однажды, уже после прихода с работы в лагерь, вдруг в наш барак заходит стрелок и кричит: «Монтер Хургес! Срочно на вахту. Вызывают в штаб охраны». Такие вызовы в различные места не были для меня неожиданностью, меня часто вызывали куда-либо починить предохранитель, или еще за чем-нибудь. Решил я, что и на этот раз что-то приключилось в штабе охраны. Оделся, взял «когти», пояс и отправился за дежурным на вахту. Там меня ждал другой стрелок, который повел меня к штабу охраны.

Подходим, и с удивлением вижу – свет горит везде. «В чем дело?» – думаю. Заводит меня стрелок в коридор, подводит к двери с табличкой «Начальник режима» и говорит: «Заходи». Захожу и вижу: за столом сидит начальник режима – капитан Колянда, а рядом с ним старший лейтенант, комиссар охраны. Я поздоровался и молча стою в ожидании, когда начальство удостоит меня вниманием. Наконец, Колянда повернул голову в мою сторону и рявкнул: «Ну, говори, чему ты, засранец, учил наших стрелков? Как обнаруживать сифилис?»

Тут я понял, что Шахмаев решил поделиться своим опытом с товарищами, а те его подняли на смех, и дело дошло до самого Колянды. Ну, думаю, дело плохо! Чем выдавать Шахмаеву этот «секретный» способ, лучше бы я доходил в котловане, там хоть был какой-то шанс выжить, а здесь одного удара пудового кулачища Колянды хватит, чтобы сразу же отправить меня на тот свет, и такие расправы в его кабинете были отнюдь не редкостью. Поскольку терять мне было нечего, то я просто, как на духу, все рассказал. Комиссар (видимо, обладавший чувством юмора) во время моего рассказа чуть не падал от смеха со стула, но Колянда ни разу не улыбнулся!

Когда комиссар отсмеялся, он уже серьезно спросил у хмурого Колянды: «Ну, что с ним будем делать? Ведь теперь Шахмаев его пристрелит при первом же конвоировании. Срочно этапировать его нельзя, он же тюремщик, а отправлять их из нашего лагеря никуда нельзя (действительно, как потом выяснилось, в наш лагерь собрали всех оставшихся в живых тюрьзаковцев, присланных на Колыму). Придется сегодня же куда-то переводить Шахмаева».

О чем они говорили дальше, я не знаю, меня же отвели в лагерь, даже не избив. А Шахмаева я в нашем лагере больше не видел.