Владимир Буковский - И возвращается ветер...

Внезапно все разъяснилось анекдотическим образом. Оказалось, что за отсутствием туалетной бумаги снесли они в туалет Полное собрание сочинений Ленина. Естественно, каждый из них видел разные страницы этого собрания, с различными статьями, а иногда и разных периодов, и, конечно, они не могли прийти к единому мнению, что же он проповедовал. Таков действительно Ленин, такова его диалектика. Попробуйте раздайте его сочинения разным людям и спросите потом их мнение: дай Бог, если двое из ста сойдутся. Не удивительно, что существуют на свете десятки марксистско-ленинских партий, и все — истинные! У него просто не было принципов, кроме одного: всегда подвести теоретическую базу под какое-то свое конкретное решение. Эта вот беспринципность и называется ленинской диалектикой. Философия, чрезвычайно удобная для жуликов, но никогда не спасавшая их от расплаты.

В Древней Греции, рассказывают, один из последователей Гераклита, первого в мире диалектика, задолжал соседу крупную сумму денег, а возвращать отказался. На суде, ссылаясь на своего учителя, он заявил, что прошло время и он уже совсем не тот человек, который брал деньги, да и кредитор его претерпел диалектические изменения, так что еще вопрос — должен ли ему вообще кто-нибудь? Все течет, все меняется. Судья, тоже приверженец Гераклита, оправдал его. Тут кредитор, рассвирепев, взял палку и избил обоих до полусмерти. Его тоже пришлось оправдать, так как он уже был совсем другим человеком, да и пострадавшие вряд ли были теми же людьми, которых били палкой.

И все-таки я извлек много пользы из чтения Ленина. Прежде всего это живая история преступлений большевиков, та самая история, которую они теперь упорно скрывают. Даже подшивку «Правды» двадцатилетней давности советским гражданам на руки в библиотеках не дадут, а тут вся революция, вся гражданская война — в записочках и заметках Ленина, как живая! И, зная историю дальше, легко увидеть, откуда это началось. Стержень зла я нашел в ленинской логике. Вот он говорит: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества». Вроде правильно: все в обществе взаимосвязаны. Но вывод-то у него, что эту несвободу надо насаждать умышленно, культивировать — все равно она неизбежна. Создать своего рода круговую поруку: вот мы и оказались все преступники.

По той же схеме: государство, говорит он, всегда насилие. Насилие одного класса над другим. В большей или меньшей степени. А значит, совершать насилие в данном случае — во имя класса пролетариата — оправданно и необходимо. Нечего стесняться. Вот вам и оправдание террора.

Литература и искусство всегда классовым, говорит он, всегда являются оружием господствующего класса, господствующей культуры, а стало быть, мы вполне продолжим культурные традиции, если разрешим создавать только пролетарское искусство в нашем рабочем государстве. Вот вам и цензура, введенная при Ленине как «временная мера», и дитя ее, соцреализм, — куда уж постоянней.

Частная собственность — это награблено у трудящихся, значит; грабь награбленное! Рассуждая строго по-ленински, почему не оправдать убийство? Ведь человек — смертен, почему не убить его сейчас, все равно ж умрет? Недаром у него была четверка по логике.

И вся его тактика как на ладони; сначала вместе со всеми съесть одних, потом с оставшимися — других, затем — третьих, и так, чтобы остаться в конечном итоге со слабым противником. А кто высший судья? Кто единственно знает, в чем интересы народа? Только он — все остальные предатели. Так чего ж нам обижаться на Сталина? Он был всего лишь послушный ученик. И посмотрите, как прилежно они ели друг друга. Сегодня — палач, завтра — жертва. Вот так, вплоть до Сталина — его уже посмертно съели. Так что читайте, господа, классиков марксизма-ленинизма! Хоть в туалете читайте, если времени жалко. Очень просвещает.

С Ленина перешел я на русских мыслителей XIX века и тут обнаружил забавную особенность: все они, сидя в своих поместьях или городских квартирах, очень любили рассуждать о народе, о том, какие в нем бродят силы неизведанные да как этот народ однажды проснется и все решит, выскажет окончательную истину и создаст настоящую культуру. Понятно, они не могли знать, что произойдет в начале будущего века и как себя народ проявит, а судили больше по своему кучеру или дворнику. Так-то вот и родилось понятие пролетарской культуры как чего-то высшего.

Нам же, росшим во дворах и коммуналках среди этого самого пролетариата, жившим с ним на равных, а не господами, было странно слышать выражение ПРОЛЕТАРСКАЯ КУЛЬТУРА. Для нас это не было мистической тайной, а означало пьянство, драки, поножовщину, гармошку, матерщину и лузганье семечек. И ни один истинный пролетарий культурой все это не назвал бы, потому что отличительной чертой этого пролетариата была ненависть к культуре и какая-то необъяснимая зависть. Культура — это была ведьма, которую гнали камнями, «Ишь, культурные!» — шипели со злобой соседи. И с детства я знал, что нет ничего более позорного, чем быть интеллигентным. Даже в шляпе ходить или в очках было скверно. И что удивительно — никто из талантливых людей, пробившихся снизу, социализма не проповедовал и пахать землю не стремился, в то время как граф Толстой покою себе не находил, что физически не работает.

С большим интересом стал я читать дальше — и перечитал всех социалистов-утопистов, каких только мог достать. И был удивлен до крайности — ведь все их утопии действительно у нас осуществились! То есть так осуществились, как это и возможно среди людей. Мы просто оказались самыми прилежными и последовательными исполнителями этих утопий. Заметьте — все эти теории предполагают каких-то особенных людей, которым идеальное государство будет нравиться, людей только честных, объективных, заботящихся об общем благе, — интересно, куда у них все подлецы подевались? Для этого новое государство нужно изолировать от внешних влияний — вот вам и «железный занавес».

В любой утопии государство создается волей какого-нибудь мудреца, этакого Дедушки Ленина, давшего людям добрые законы. Люди почему-то с радостью соглашаются принять эти законы. Вчера еще не хотели, а сегодня как один радуются — словом, вчера было рано, завтра будет поздно. Если же какая-то их часть не согласна — значит, гражданская война?

Жители утопического государства должны полностью забыть свои прежние привычки, традиции и законы, всю прежнюю историю — стало быть, цензура, запрещенные книги и тому подобное. Для пущей объективности и беспристрастия все блага жизни распределяются поровну чиновниками — вот и бюрократия. Кампанелла в «Городе Солнца» предлагает даже подбор супружеских пар поручать особым чиновникам — то-то есть где поживиться взяточникам!