Юрий чурбанов - Мой тесть Леонид Брежнев

Да и я сам не могу сказать, что дружески общаюсь с Норовым, Норбутаевым и другими бывшими генералами из МВД Узбекистана, которые проходили со мной по одному делу. Если встречаемся на производстве или после работы (в жилзоне или в клубе), то друг другу задаются одни и те же вопросы: что нового? как дела? как самочувствие? Что нового? — этот вопрос, пожалуй, превалирует. Кто-то говорит, что по его делу есть движение, второй делится новостями из письма, которое он получил. Вот такое общение.

Радуюсь за генерала Сатарова, бывшего начальника УВД Ташкента, который ушел недавно в «досрочное освобождение». Уехал домой. Наш Уголовный кодекс предусматривает и такой «вариант»: после отбытия двух третей срока наказания (Сатаров получил шесть лег), если осужденный за это время не нарушал дисциплину и добросовестно трудился, его освобождают.

А другие генералы все еще сидят… Не сомневаюсь, что и меня здесь будут держать «до последнего». А может, и еще что-нибудь придумают, пострашнее, кто знает…

Два раза в год в зоне предоставляют свидание с родственниками. Система такая: в колонии есть специальное помещение, его называют «комната свиданий», сюда может приехать жена осужденного, его брат или сестра, мать или отец. Там стоят две кровати и есть место, где можно приготовить пищу. Продолжительность свиданий — трое суток. Если человек добросовестно трудится и не нарушает порядок, начальник колонии может прибавить на свидание с родными еще три дня — итого, их выходит уже шесть, почти неделя. Так в каждой колонии, я опять это подчеркну. Наша, 13-я, ничем не лучше и не хуже, хотя мне, скажем, говорили, что у нас в зоне «комната свиданий» по сравнению с другими колониями находится не в очень хорошем состоянии. Тем более таких комнат у нас не хватает.

С письмами тоже не все так просто: при усиленном режиме осужденный имеет право отправить только три письма в месяц, зато получать — сколько угодно. После того, как мое интервью, данное журналу «Театральная жизнь» и тут же перепечатанное более чем в двадцати журналах и газетах (центральных, республиканских и областных), дошло наконец до широкого читателя, на меня обрушился просто поток писем. Пишут разное. Но в основном — это письма хорошего содержания. Вот только некоторые из них.

Здравствуйте, уважаемый Юрий Михайлович!

Пишет Вам не знакомый Вам человек. Я занимаю скромное место, тихо тружусь. Я прочитал Ваше интервью в журнале «Театральная жизнь». Большое, умное, хорошее интервью. Вы — умница, хорошо, что Вы не падаете духом, хорошо, что Вы оптимист. Я согласен с Вами — действительно; хорошую память оставил о себе Леонид Ильич! Это я признаю как коммунист, честно, по-партийному. Я счастлив, что жил в одно время с Леонидом Ильичом.

Юрий Михайлович! Вы человек очень интересной судьбы. Вы знали и знаете и хорошие, и плохие дни. Пожалуйста, не унывайте! Даже если Вы и совершили что-то, то, я уверен, что Вы уже покаялись. Надейтесь на лучшее. У многих великих людей бывали темные дни. Галилео Галилей тоже сидел в тюрьме. Пушкина тоже преследовали. Смотрите на вещи так, как смотрел на них Пушкин. Вот что он писал Глинке в 1822 году.

Юрий Михайлович, я хочу жениться на иностранке — англичанке, француженке, американке. Повидать свет, пожить, как человек. Это прекрасно. А то как-то скучно, Москва уже не та, что прежде.

Молюсь за вас.

Вот другое письмо:

Здравствуйте, Юрий Михайлович! Пишет Вам тоже обиженная по поводу публикации в газете «Позиция» о Вас Ю. Феофановым; Ваша исповедь заставила меня прослезиться, ибо я неоднократно страдала от сфабрикованных чинами дел и знаю, как это пережить: напрасную клевету. Но бог меня миловал, до тюрьмы дело не доходило. Но от тюрьмы, как и от сумы не зарекайся — в нашем бесправном государстве, где все на одного! Я, лично, верю вашим словам. Все у нас в стране героев одного поля ягодки, пока есть возможность — хапают, а одного к ответу призывают, как в данном случае, Вас. Не отчаивайтесь, молите Бога, чтобы он покарал обидчиков ваших и терпите, Всевышний дает силы для терпения. Я в данное время, да и всю жизнь терплю несправедливости. Если ответите на письмо, то и подробности опишу все. Я рабкор, в трех газетах печатали мои заметки, но за правду и критику отлучили от газеты и преследовали… Не на ту напали!.. Отстали гонители, но после всего нелегко, и особо трогает статья про Вас и подобные. Вы читайте больше. Если не волнуют материалы современной тематики газет и журналов, то читайте книги. Это поможет вашему терпению. Мой бывший муж тоже был «зэк», и последние годы он — на поселении в Тюменской области. Если Вас не оправдают, а это похоже по словам Феофанова, то наступит время и Вы в колонию вольного поселения попадете. Там и с женой можете жить, даже в своем доме, и работать. Мне понравилось ваше интервью и не понравилось Феофанова, он лебезит перед современной властью, я так поняла, как и все в нашем государстве, с рабской психологией!

А моего обидчика, парторга обувной фабрики, где я с 17-и лет работала, убил бог, издох! Туда и дорога! Накажет и ваших! Главное, не падайте духом! Жизнь — это борьба и человек должен сохранять присутствие духа в любых обстоятельствах. Хорошо, что Вы пережили страшное и хорошо, что понимают Вас Ваши современники. Я хочу Вас духовно поддержать, я пишу стихи, рассказы, но пробиться трудно у нас в люди простой рабочей. С сочувствием к Вам и состраданием большим. Спасет Вас Бог. Я редактор стенгазеты в цехе и Вы займитесь тем же.

С уважением Антонина Щербановская.

А было и такое:

Здравствуйте, вернее здравия желаю!

А знаете, кто Вам пишет? Тоже «зэк», конечно, в прошлом. Юрка, а ведь я не зять Генерального, обыкновенный мужик. Когда читаю твою исповедь, мороз по шкурке. Ты генерал, а я был обыкновенный, — а за что? Мне даже в трудовую не запишут то, где и как я работал, — это считалось просто труд. Теперь я инвалид, даже вот группу на год, а потом мне куда? Думаешь меня поймут? Дудки. А ведь меня не Гдляны ломали. Здоровья нет. Тех благ, что обещал твой тесть, тоже, хребет-то я сломал, а Сибирь нет. Вот и живу. Живи и ты.

Письма простые, бесхитростные, но за ними — живые люди…