Всеволод Радченко - Главная профессия — разведка

Мидовские чины в Москве относились в то время к Агахану, на мой взгляд, незаслуженно предвзято, считая его недостаточно серьёзной фигурой и даже называя плейбоем. В этом отношении не последнюю роль сыграла история с женитьбой на вышеупомянутой английской манекенщице.

Мои же отношения с Ага-ханом развивались самым положительным образом, я бывал у него на различных приёмах, но чаще всего встречался с ним один на один либо в его доме, либо в одном из женевских ресторанов. Конечно, в манерах и образе жизни Ага-хана было много специфического. Так, например, вся обслуга в его «шато» состояла из суданских негров, высоких и совершенно чёрных, таких, что были видны только белки глаз.

Как-то раз, обедая с Ага-ханом в большом женевском ресторане отеля «Амбассадор» и уже заканчивая обед, мы ждали кофе. С кофейником в руках появился человек восточного типа в турецкой феске и разлил нам кофе. После этого, почтительно согнувшись, человек что-то сказал Ага-хану, видимо, по-арабски, и вполне европеизированный Ага-хан как-то весь выпрямился и протянул вперёд руку. Человек в феске вдруг упал на колени, прижал его руку к губам и громко проговорил какие-то слова. Весь зал, в том числе и я, с изумлением смотрели на эту сцену. Человек удалился, пятясь задом и непрерывно кланяясь, а Ага-хан пояснил мне, что человек в феске узнал его. Он принадлежит к исмаилитам и поэтому просил благословения Ага-хана.

Помимо приятного и полезного общения с Ага-ханом я у него познакомился с рядом интересных людей из числа международных чиновников и дипломатов Женевы, а также бывавших у него государственных деятелей других стран, включая французских министров и американских сенаторов.

Мои контакты в Женеве привлекали внимание швейцарских спецслужб, хотя скажу сразу, что это внимание не носило агрессивного характера. Однажды я был приглашён на широкий обед к Ага-хану в честь американского сенатора от штата Нью-Йорк Джойса. На обеде также присутствовал шеф протокола женевского правительства, один из бывших руководителей контрразведки. Вполне возможно, что он и оставался в штатном расписании этой службы. Мы были протокольно знакомы. Увидев меня у Ага-хана, он не выдержал и воскликнул: «И вы здесь!». Я с улыбкой ответил: «А где же мне ещё быть?». На это шеф протокола, уже смеясь, заявил: «Действительно, как это я сам сразу не сообразил!».

При мне Ага-хан в 1972 году женился вторично на гречанке Катерине Беракетти Серсок, вдове крупнейшего ливанского банкира, унаследовавшей всё состояние мужа, матери троих взрослых сыновей, которые жили в Англии, младший из которых был студентом Оксфорда. Новая жена Ага-хана — православная гречанка с почтением и даже с любовью относилась к России, обожала русское кино и считала Черкасова величайшим актёром кино всех времён. Появление новой жены у Ага-хана как-то ещё более сблизило меня с этим интересным человеком. Я часто бывал у него со своей женой и в то же время старался как-то ответить на его любезность, приглашая Ага-хана с супругой на просмотры новых советских фильмов в наше представительство.

Во встречах в представительстве, конечно, участвовала и наш посол, глава представительства при ООН Миронова. Помню, в каком восторге были Ага-хан и его жена от нашего фильма «Белое солнце пустыни», действительно неувядаемого шедевра. Дружеский контакт с Ага-ханом продолжался до самого моего отъезда, и я искренне жалею, что специфика моей службы не позволила мне продолжать этот контакт в дальнейшем, уже находясь в Москве.

Один из контактов, о котором я вспоминаю также с большим удовольствием, установился с одним из директоров крупного частного женевского банка. Это был высокообразованный, исключительно симпатичный швейцарец, ведущий своё происхождение ещё от бежавших в своё время в Швейцарию гугенотов. Известно, что после Варфоломеевской ночи 24 августа 1572 года и в связи с преследованием гугенотов по всей Франции часть дворянства, примкнувшая к гугенотам, бежала в сопредельные страны — Женева уже тогда была прибежищем для всякого рода эмигрантов. От одного из таких дворянских родов Франции вёл свою родословную мой банкир. Я познакомился с ним в ассоциации юристов-международников при отделении ООН в Женеве, членом шторой был.

Контакт с банкиром быстро принял стабильный характер. На мой взгляд, это было связано, в первую очередь, просто со взаимной симпатией. Мне же, помимо этого, контакт был интересен тем, что мой банкир был ещё и членом женевского парламента и был в курсе событий внутренней жизни Женевы и Швейцарии. Это значительно расширяло моё понимание оперативной обстановки в стране. Общение с банкиром носило открытый характер, и я не пытался эту связь конспирировать. Я бывал у него дома в гостях, что в Швейцарии бывает нечасто. Приглашение домой в Швейцарии — это знак особого внимания и действительно выражение дружеских чувств.

Помню, как однажды я решил подарить ему и его семье нашу большую шикарную матрёшку. У банкира было пять дочерей, и матрёшка, в которой было одна в одной 17 кукол, вызвала искренний восторг у всего семейства. Мне стало известно, что моего банкира швейцарские службы попытались «профилактировать». Это было к концу моего пребывания в Женеве. Видимо, дыхание «холодной войны» и влияние американской разведки сказывалось всё больше и в Швейцарии. Я на всём протяжении своего пребывания в Женеве не работал против швейцарцев и, более того, не имел такой задачи. Швейцарские спецслужбы, видимо, тоже понимали это. Однако на четвёртом-пятом году моего пребывания в Женеве они начали «профилактировать» или запугивать некоторые мои связи. В частности, моему банкиру была показана изданная американской разведкой книга «КГБ», в которой приложением был помещён большой список сотрудников советских учреждений в различных странах, которые, как утверждали американцы, являются советскими разведчиками. К тому времени произошло уже несколько предательств в наших рядах, и американцы действительно располагали большими списками советских разведчиков. Автором книги был известный Джон Баррон, и книга распространялась агентами ЦРУ по всему миру. Ни о какой конкретной деятельности указанных в книге лиц в основном речи не было, и упоминания в общем списке были без всяких уточнений. Моя фамилия также появилась в книге «КГБ», и эту книгу «доброжелатель», совершенно очевидно агент или даже сотрудник швейцарской контрразведки, показал банкиру, но был решительно «отшит» — банкир демонстративно не придал этой «профилактике» никакого значения. Эта уверенность швейцарца ещё раз подчеркнула в моих глазах определенные преимущества швейцарской демократии. Банкир был одним из тех моих контактов в Женеве, кто выражал искреннее сожаление в связи с моим отъездом. Он даже пригласил меня с женой в старинный женевский ресторан на прощальный ужин.