Пу И - Последний император

Мать часто доставала свои драгоценности и свадебные украшения и украдкой продавала их. Лишь позднее я узнал, что она тратила полученные деньги не только на себя, но в значительной степени втайне от отца использовала их и в политических целях. Через прежних подчиненных Жун Лу, например через таких людей, как бригадный генерал республиканских войск Юань Дэлян, она оказывала материальную помощь руководству фэнтяньской группировки. Все эти действия совершались в сговоре с наложницами. Они отдали немало своих украшений и потратили немало денег, пытаясь осуществить свою давнюю мечту — реставрировать монархию. В детстве Пу Цзе собственными глазами видел, как мать таинственно шепталась о чем-то с евнухами. На его расспросы она ответила: "Ты сейчас еще мал; подрастешь — тогда поймешь, что я делаю". Однако не знала она того, что ее богатства и богатства наложниц прибрали к рукам евнухи и сам Юань Дэлян. Она особенно полагалась на прежних подчиненных своего отца и оправдывала Юань Шикая. После Синьхайской революции в резиденции великого князя Чуня не было никого, кто бы не ругал Юань Шикая. Когда он был объявлен императором, ребятишки продырявливали глаза на его фотографиях, появлявшихся в газетах. Лишь мать думала иначе: "Что там ни говори, а виноват во всем либо Юань Шикай, либо Сунь Ятсен!"

Мои братья и сестры с детства не боялись ни бабки, ни отца. Страх на них наводила только мать. Особенно ее боялись слуги. Однажды отец, вернувшись откуда-то, заметил, что одно окно плохо закрыто, и спросил евнуха: "Почему не закрыто?" Евнух ответил: "Госпожа еще не вернулась, куда спешить?" Отец рассердился и в наказание заставил евнуха стоять на коленях. Одна из служанок заметила ему: "Будь здесь господин, от тебя осталось бы мокрое место!" Под господином подразумевалась моя мать. Как и Цы Си, она любила, чтобы о ней говорили в мужском роде. В трехлетнем возрасте я вступил во дворец, но лишь в одиннадцать лет узнал свою бабку и мать. Это произошло, когда их вызвали во дворец. При встрече они показались мне совсем чужими. Помню, что бабушка неотрывно смотрела на меня и в глазах у нее стояли слезы. Мать, кроме отчужденности, вызывала во мне еще и страх. Позднее всякий раз, когда мы виделись, она говорила со мной строго официально: "Император должен больше читать наставления предков", "Император, не нужно быть жадным к еде", "У императора тело святое", "Император, следует раньше ложиться и раньше вставать…". Даже сейчас, вспоминая об этом, я слышу ее строгий голос. Насколько же разными были бабушка, вышедшая из бедной семьи, и мать, выросшая в резиденции члена Императорского совета.

Вечером 20-го числа десятого месяца по лунному календарю в тридцать четвертый год правления императора Гуансюя (13 ноября 1908 года) резиденция великого князя Чуня была охвачена паникой. Моя бабушка, не дослушав высочайший указ, который привез с собой новый регент, упала без чувств. Евнухи и служанки бросились наливать настойку имбиря, кто-то побежал за доктором. Из угла доносился плач ребенка, вокруг которого суетились взрослые, пытаясь его успокоить. Князь-регент совсем сбился с ног. То он велел пришедшим вместе с ним членам Государственного совета и евнухам одеть ребенка, забыв, что бабушка лежит без сознания; то его звали к бабушке, и тогда он забывал, что его ждут сановники, которым велено отвести наследника престола во дворец. Тем временем бабушка наконец очнулась, и ее проводили во внутренние покои, где будущий император по-прежнему "противился указу". Он кричал благим матом, отбиваясь от евнухов, которые с усмешкой смотрели на членов Государственного совета, ожидая дальнейших указаний, а те, в свою очередь, не зная, как поступить, ждали князя-регента, чтобы с ним посоветоваться, но князь-регент был способен только кивать…

Обо всем этом мне рассказывали старшие члены семьи, в моей же памяти эти события давно стерлись. Суматохе положила конец моя кормилица. Ей стало жаль отчаянно плачущего ребенка, она дала мне грудь, и тогда я перестал плакать. Этот поступок привел в сознание беспомощных господ. Они посовещались с отцом и решили, что кормилица, взяв меня на руки, пойдет вместе со всеми, а по прибытии во дворцовый парк Чжуннаньхай отдаст евнухам, которые проведут меня к Цы Си.

Встречу с Цы Си я помню весьма смутно. Внезапно я оказался среди множества незнакомых людей. Передо мной находился темный полог, из-за которого выглядывало ужасно уродливое худое лицо — это была Цы Си. Говорят, что, увидев ее, я опять стал реветь. Цы Си приказала поднести мне засахаренные фрукты на палочке, но я бросил их на пол и закричал, что хочу к няне. Цы Си была недовольна. "Какой непослушный ребенок, — сказала она. — Возьмите его, пусть пойдет поиграет!"

На третий день после моего появления во дворце Цы Си скончалась. Прошло более полумесяца, и девятого дня одиннадцатого месяца по лунному календарю была проведена "великая церемония восхождения на престол", которую я испортил своим ревом.

Церемония проводилась в дворцовой палате Тайхэдянь. Вначале полагалось принять поздравления от офицеров дворцовой охраны в дворцовой палате Чжунхэдянь, а затем уже в палате Тайхэдянь принимать поздравления от гражданских и военных чиновников и знати. Короче, когда меня принесли в Тайхэдянь и посадили на громадный высокий трон, терпение мое лопнуло. Отец, стоя на одном колене возле трона, держал меня обеими руками, чтобы я не дергался, а я сопротивлялся и кричал сквозь слезы: "Не хочу здесь сидеть! Хочу домой!" От волнения у отца даже пот выступил на лице. Пока чиновники продолжали отбивать земные поклоны, мой плач усиливался. Отец пытался успокоить меня: "Не плачь, не плачь! Скоро все кончится!"

После церемонии присутствовавшие на торжестве вели в кулуарах такие разговоры: "Как же можно было говорить "скоро все кончится"? А что означало "хочу домой"?.." От всех пересуд веяло пессимизмом, словно было обнаружено дурное предзнаменование.

Позднее авторы некоторых записок и очерков писали, что я заплакал, испугавшись гонгов и барабанов, что отец принес мне игрушечного тигренка и только тогда я перестал плакать. На самом же деле церемония происходила в момент "государственного траура", поэтому на музыкальных инструментах, хотя они и были установлены, не играли. А эпизода с игрушкой вообще не было. Но то, что сановники из-за двух фраз были взволнованы и испуганы, — истинная правда. В некоторых книгах писали, что не прошло и трех лет, как Цинская династия и в самом деле "кончилась", а кто хотел домой, действительно отправился домой. Как видно, сказанные тогда слова оказались пророческими, и сановники давно это предчувствовали.